Пока живы — надо встречаться - [17]

Шрифт
Интервал

Всякий раз «шахтеру», уползавшему в туннель, наказывали:

— Будь предельно осторожен. Наблюдение скверное. Видимости нет.

Но грунт подавался с трудом. Подкопщику в забое и самому оглушительным казался скрежет при соприкосновении ломика с камнем.

Работа замедлилась. За шесть часов в смену опять стали проходить только тридцать — сорок сантиметров…

3

Николай Сусанов — молодой двадцатипятилетний старший сержант срочной службы — лежал в головной части туннеля и железной скобой, с помощью которой крепятся водосточные трубы, выковыривал камень. Мало воздуха, со всех сторон поджимает спрессованная земля, скупо осыпается крупнозернистый песок.

Всего каких-то десять минут назад сменил он Гришу-парикмахера, а уже запарился. Грязным рукавом байкового комбинезона вытер потное лицо, перевел дыхание. В ушах опять зазвенели колокольчики. Теперь он часто слышит этот звук, с того самого жаркого июльского дня сорок второго, когда налетела немецкая авиация и вдребезги размолотила всю нашу боевую технику, находившуюся на береговой полосе Черного моря. Когда он очнулся после бомбежки, то впервые услышал этот странный звон колокольчиков.

Почти все уцелевшие после бомбежки были прижаты к морю, и каждого из них ждала тяжелая участь…

Звон колокольчиков поутих, едва Сусанов принялся опять выбирать грунт. Работать в тесноте и почти без воздуха — невыносимая мука. Николай поворачивался то на один бок, то на другой. Наконец ему удалось вокруг плоского, похожего на лоб теленка, камня выбрать выемку. Приноровился, чтобы подковырнуть, но камень не поддавался. Сусанов крутился, меняя положение: то пытался взять камень «с локотка», упершись головой в песчаный свод, то лежа на боку, то на животе.

Он и рук своих от усталости не чувствовал, но находил в себе новые силы и опять с остервенением принимался за дело.

Вдруг тусклая лампочка, что была приделана к стойке над ногами, погасла. Оказавшись в кромешной удушливой тьме, Сусанов отложил скобу, вытер беретом потное лицо, прислушиваясь сквозь звон вновь появившихся колокольчиков к шарканью шагов наверху. «Недаром эта земля каменец-подольской называется, — подумал Николай, вытягивая онемевшую ногу. — Однако почему не загорается лампочка?»

Он насторожился, уловив, как ему показалось, более отчетливые шаги наверху. Вот послышался чей-то невнятный голос, потом опять зашагали, зачастили. Над сводом потолка что-то лязгнуло, зажурчало, заскрежетало. От внезапности происшедшего Сусанов сжался, предчувствуя недоброе, подтащил поближе к себе небольшую, сбитую из досок лодочку-волокушу, высыпал в нее из лоточка песок, камни и, нащупав в потемках дрожащими руками солдатскую обмотку, подергал ее. Волокуша с шуршанием устремилась по горловине к блоку. Николай, цепляясь то плечом, то головой за стойки и выступы досок, пробирался вслед за ней.

На передаточном пункте встретил его звеньевой Гриша Федоров, бывший донецкий шахтер с «Володарки».

— Там… наверху… что-то непонятное… — с трудом переведя дыхание, сообщил Сусанов.

Звеньевой полез в забой, чтобы лично разобраться в обстановке. А Николай, пытаясь унять дрожь и отдышаться, лег на спину. В песчаном потолке, будто далекая звездочка в бездонной черноте неба, маячила скважинка, и через нее тянулась живительная струйка воздуха.

Немного отдышавшись, Сусанов стал пробираться к блоку. По пути на следующей «передаточной станции» к нему присоединился Гриша-парикмахер. Ползли молча и неторопливо, экономя силы.

Из котлована послышался хрипловато-натужный голос Лукина:

— Ну, вы-ы чаво?

Сусанов рассказал о случившемся. Слушал его Лукин, молча высекая кресалом искры из кремня. При свете раздуваемого огня Николай разглядел в углу ведро с водой, зачерпнул кружкой и чуть не захлебнулся. Утолив жажду, привалился потной, разгоряченной спиной к прохладной земляной стене и напряженно замер с мукой и надеждой на лице, пытаясь угадать, что же там, наверху, произошло.

Моргастый огонек, или, как его называли, «волчий глаз», ожил, осветив белки глаз, показавшиеся со стороны штольни.

— За чем дело стало, славяне? — По негромкому окающему говорку Сусанов узнал Васю Саратовца. Он только что оттащил очередной лоток с песком в коллектор.

— Суши, милый, весла, — подал совет Гриша.

— Вот у нас в Саратове… — начал было Вася, усаживаясь, но его тронул за плечо Сусанов. Возвращался звеньевой.

— Ну что? — тихо спросил Николай.

— Дело дрянь! — ответил Федоров. — Роют сверху, и не в одном месте, а по всей площади.

Сообщение подействовало на всех ошеломляюще. Сусанов стал потирать раненую ногу, боль не на шутку расходилась до самого бедра.

Федоров предложил перебраться поближе к люку, на тот случай, если откроют лаз, — не мешкая выйти.

Выбрались в коллектор — тесный, затхлый коридорчик с трубами. Кто прилег на толстые в теплоизоляции трубы, кто присел на корточки, согнувшись, обхватив колени. Стали ждать.

Тихо. Слышны только откуда-то сверху голоса, шарканье сапог, стук деревянных колодок в здании. Может быть, в блоке всех уже похватали. Но Сусанов отогнал это подозрение, напряженно молчал, потирая ногу. Разговаривать не хотелось. Понимали, если докопаются, начнется самое худшее. Мысли, одна страшнее другой, мелькали в разгоряченной голове. Неизвестность сковывала и подавляла. Томительное ожидание, казалось, не кончится никогда.


Еще от автора Юрий Федорович Соколов
Русские землепроходцы и мореходы

Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.


Воскресшая из пепла. Россия. Век XVII

Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.


Войны с Японией

Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.