Пока живы — надо встречаться - [16]
Только к вечеру удалось отыскать своих медсотрудников. На душе немного полегчало, но к ночи выяснилось: все окружены. Всю ночь, неся большие потери, они шли на прорыв к Северскому Донцу и всюду натыкались на кинжальный огонь врага. Рассвет застал их вместе с кавалеристами и пограничниками в большом, круглом, заросшем кустарником котловане, напоминающем перевернутый колокол. В надежде переждать день, они спрятались, но котлован оказался западней. Мотоциклисты с пулеметами, оцепив котлован, долгое время не давали подняться. Пока еще оставались гранаты и патроны, даже раненые пытались прорваться, и многие погибали.
До сих пор перед глазами Ивана стояли сгоревшие села, плачущие женщины и дети, подбитые на дорогах грузовики, опрокинутые повозки, трупы людей и коней. Над всей местностью стоял тяжелый, невыносимый дух…
Теперь, зная со слов недавно попавших сюда раненых, какие освобождены города, он жадно вглядывался в карту, мысленно очерчивал возможную линию фронта. И за ней, этой незримой чертой, все еще страдали жители оккупированных сел и городов и за каждый населенный пункт наши бойцы расплачивались немалой кровью.
Весь день, пока Иван колдовал над картой, разговор с Лопухиным не выходил у него из головы. Вспомнил, как его перевели сюда из первого блока. Тогда этому переводу он не был удивлен, полагая, что приток раненых увеличился и его затребовали во второй блок как хирурга. Лопухин расспрашивал, какой сложности ему приходилось делать операции, как и при каких обстоятельствах оказался в плену. Из характера беседы Беда понял, что Лопухин хорошо осведомлен о нем. И вот теперь… О каком побеге намекнул Роман? Штурмовать ворота, как это предлагал Павел Кузенко, можно только в припадке безумия. А побег через двойной забор, густо опоясанный колючей проволокой со спиралями Бруно между рядами, тоже едва ли осуществим. «А может, он меня проверяет, испытывает? Но зачем? Он же знает меня и мое прошлое. Да нет, тут что-то другое. Но что? Вероятно, кон-спи-ра-ция. Роман, конечно, доверяет мне, если счел нужным заговорить об этом, а раньше не посвящал, потому что не было в этом необходимости».
Когда Иван закончил работу и принес карты, Лопухин, улыбаясь, сравнил копию с подлинником.
— Может, и ты хочешь поучаствовать? — неожиданно спросил он, взглянув на Ивана.
— Как поучаствовать?
Лопухин скуповато поведал о подкопе и готовящемся побеге.
— Роман, ты же меня знаешь… Я согласен.
Такая уж натура у Ивана Беды: впервые оказавшись в подземелье и при свете тусклой лампочки увидев дощатые перекрытия, стойки, лодочки-волокуши, электропроводку, он не удивился, ему это даже показалось давно знакомым делом. Даже находясь в тесной горловине забоя, он испытывал привычное состояние духа, как перед хорошо известной ему операцией. И ободряющие, негромкие напутствия товарищей словно бы убеждали в том, что предстоящая операция пройдет благополучно. Но когда после ночной смены он выбрался из подземелья, настроение его резко изменилось — за ночь они прошли, работая попеременно, всего лишь тридцать сантиметров.
Днем, стоя у окна, он прикидывал, размышляя, к расстоянию до ограждения прибавил еще метров двадцать — тридцать для надежности и пришел к выводу, что такими темпами они и за год не выберутся из этого проклятого «лазарета». А за это время столько еще произойдет перемен.
— Роман, ты же понимаешь, это гиблое дело, — сказал он Лопухину. — Неужели нельзя как-то шевельнуть его побыстрее?
— Ну давай, придумай что-нибудь!
Шахтером Иван Беда не был, но к отцу в шахту спускался и видел, как шахтеры ведут подрубку угля. А может, и сноровка подсказала…
Всю следующую смену Иван упорствовал в забое. Сверлил ломиком-пикой, долбил, выбирал грунт «споднизу». Трудно было, когда выковыривал кремнистые камни с острыми краями: до крови сдирал кончики пальцев. Но грунт разрыхлился и осыпался под собственной тяжестью. Салазки-челночки стали быстрее наполняться и порожними возвращаться в забой. За смену Ивану Беде удалось пройти около метра.
— Но можно и метр пройти, — сказал он Лопухину.
— Да ты что-о?! — обрадовался Лопухин. — А как?
— В шахте я видел что подрубка угля ведется споднизу. Это трудное дело, наломаешься, пока выберешь, но зато потом песок под тяжестью обрушивается. Можно даже лоточек подставить.
— Ну-у, теперь дело пойде-ет, — сверкнул Лопухин глазами.
И уже в следующую ночь Алексей Чистяков со своей ударной группой, в которую входили Семен Иванов, Кузенко, Политаев, Стасюк, взялись за смену пройти метр.
С целью быстрейшего завершения подкопа число участвующих в подземных работах увеличили до сорока человек. Работа пошла успешнее, иногда работали в три смены.
Они знали приказ немецкого коменданта, что «все военнопленные, самовольно покинувшие лазарет, объявляются вне закона и подлежат расстрелу в любом месте их обнаружения». Но уже наступил момент особого подъема и наивысшего напряжения всех человеческих сил и способностей, и это помогало им продвигаться вперед. «Шахтеры» втайне гордились своим сооружением и между собой называли его «метро свободы».
Было пройдено уже восемьдесят метров. Но вот над головами стали слышны шаги охранников, проходивших по сторожевой дорожке, вдоль колючего ограждения. А грунт пошел крепкий, кремнистый сланец. Каждый неосторожный стук грозил провалом. В темную ночь сигнальщики напрягали зрение, но рассмотреть охранника не всегда удавалось. В забое все чаще включалась лампочка. Работа замирала.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Эта книга рассказывает о героических днях гражданской войны, о мужественных бойцах, освобождавших Прикамье, о лихом и доблестном командире Филиппе Акулове. Слава об Акулове гремела по всему Уралу, о нем слагались песни, из уст в уста передавались рассказы о его необыкновенной, прямо-таки орлиной смелости и отваге. Ф. Е. Акулов родился в крестьянской семье на Урале. Во время службы в царской армии за храбрость был произведен в поручики, полный георгиевский кавалер. В годы гражданской войны Акулов — один из организаторов и первых командиров легендарного полка Красных орлов, комбриг славной 29-й дивизии и 3-й армии, командир кавалерийских полков и бригад на Восточном, Южном и Юго-Западном фронтах Республики. В своей работе автор книги И.