Пока ты молод - [9]

Сергей тряхнул головой, будто пытаясь освободиться от липких мыслей об этом человеке. В конце бульвара, неподалеку от памятника Тимирязеву, он увидел свободную скамейку под недавно зазеленевшей старой липой и присел.

Как это всегда бывает в мае, бульвар заполнили детские коляски. Подтянутые солдаты в форме цвета первых весенних листьев подсаживались к молоденьким нянькам, шутили, рассказывали анекдоты, договаривались о свиданиях. Наблюдая за этими нехитрыми ухаживаниями, Сергей настолько увлекся, что не заметил, как подошла к нему Наташа. Подошла сзади и закрыла ему руками глаза. Ее прозрачные пальцы не были плотно сжаты, и потому он сразу же узнал их. Ему было приятно, и он хотел было притвориться непонимающим, но она уже отняла руки от его глаз и, облокотившись на спинку скамейки, сказала негромко, у самого уха: «Здравствуй, Сережа Воротынцев!» Он резко обернулся, встретившись с ее светлым и добрым взглядом, широко улыбнулся и тихо ответил: «Здравствуй».

За серьезными и пустячными разговорами они не заметили, как прошли добрый десяток бульваров и скверов и оказались возле Курского вокзала. Тротуары были запружены торопливым народом.

— Своей медленной походкой мы мешаем людям, Наташа.

— Ага. Пойдем вот в этот переулок.

Сергей посмотрел сначала на затемненный, почти безлюдный переулок, затем ей в глаза. Подумал вдруг: «А я вот возьму и поцелую тебя не в этом темном переулке, а на самом людном и освещенном месте».

Они повернули обратно и, оставляя бульвар за бульваром, все говорили, все шли. И каждая новая улица была менее людной; и на каждом новом перекрестке огни светофоров горели все ярче — Москва утихала, ночь хоть и поздняя, прозрачная, но брала свое.

Час спустя они вошли во двор старого дома на улице Алексея Толстого. Протянув ему руку, она стала прощаться. Но Сергей молчал. Она вопросительно посмотрела ему в глаза. Он улыбнулся. Увидев в этой улыбке злую обиду, она несколько отодвинулась от него, но он снова приблизился к ней, положил ей руки на плечи. Затем решительно и резко запрокинул ее голову и начал целовать глаза, щеки, губы, маленькую родинку. Она отстранилась, закрыла руками свое лицо и прошептала: «Не надо, Сережа». Потом уже громче:

— Ты не верь тому вечеру… Первомайскому…

— Почему?

— Не верь, и все. Так лучше. Ты хороший. Но… останемся друзьями.

Сергей нахмурился и, закусив нижнюю губу, отвернулся. Она снова приблизилась к нему.

— Ну чего ты, Сережа?.. Перестань хмуриться. Я, конечно, виновата во всем…

— Не в этом дело. Штампы надоели…

— Какие штампы?

— А вот такие, как сейчас. «Сережа», «Сереженька», «Сергуня», а как дойдет до главного, так сразу — штампы. У каждой одни и те же: «Ты хороший. Будем друзьями». Когда же этому будет конец, черт побери?!

Она тихо засмеялась.

— Это уже начинает мне нравиться… — и, поднявшись на цыпочках, слегка коснулась губами его щеки. Он вздрогнул и отстранил ее.

— Глупый ты, Сережа, Сереженька, Сергуня… Глупый и хороший. Зайдем ко мне, я тебе все объясню.

И она, схватив его за руку, потащила за собой в подъезд. Он молча и послушно последовал за ней. Поднявшись на второй этаж, они прошли в конец длинного узкого коридора. Наташа раскрыла свою маленькую белую сумочку, вытащила из нее ключ и просунула его в замочную скважину. Открыв дверь, она снова взяла Сергея за руку, ввела в комнату и включила настольную лампу.

— Вот это и есть моя комната. Тесновато, но я не жалуюсь. Присаживайся, а я сейчас поставлю чай. У меня есть домашнее варенье (мама привезла), масло, ветчина. И полбутылки вина. Не откажешься? Ну, осваивайся. Я мигом. — И, усадив его на тахту, вышла на кухню.

Сергей закурил сигарету и, как это бывает всегда с человеком, попавшим в незнакомую комнату, стал осматриваться. Взгляд его упал на маленький прямоугольный столик рядом с койкой, на котором было расставлено несколько фотографий, прислоненных к пустым флаконам из-под духов. Он поднялся с тахты и быстро подошел к столу. Нагнулся, приблизил свое лицо к первому, самому крупному снимку — открытке. Это был юноша двадцати двух — двадцати четырех лет, со снисходительно сощуренными глазами, с узкими, но волевыми скулами, с проблеском улыбки у правого угла рта. На остальных снимках снова он, но везде с ним… она. Вот он догоняет ее на берегу моря, хватает за руки повыше локтей. На следующем снимке они, запыхавшиеся, улыбающиеся, влюбленные. Да, да, влюбленные. Вон как она смотрит на него снизу вверх! Да и он. Затем он держит на руках крупного сеттера с ясными и умными глазами. А она примеряется сфотографировать их. Сергей снова перевел взгляд на открытку. «Самоуверенный парень… И, кажется, посмеивается надо мной». За дверью легкий шорох шагов, и Сергей одним прыжком оказывается на прежнем месте, на тахте. Выжидающе смотрит на открывающуюся дверь.

Наташа входит в комнату, ставит чайник на подоконник. Затем открывает форточку.

— А накурил ты, Сережа. Придет хозяйка (у нее, знаешь, какой нюх), сразу же скажет: «А что-о это за молодой человек был у тебя, Наточка?» Не гаси, не гаси сигарету. Хозяйка у меня добрая. Поворчит, поворчит для виду и перестанет.