Пока ты молод - [7]

Борис помолчал.

— Или еще — есть не рабочие, а так — работяги. Те, что в слове «труд» не видят ничего одухотворенного, радостного. Такие не говорят ни «студентик», ни «студентишка», ни просто «студент». Они обязательно скажут «студент прохладной жизни». Почему «прохладной»? Это только им известно почему. А что думает студент сам о себе, — Борис заулыбался, — этого вам не нужно объяснять. Об этом мы все можем спеть. Ну:

Студенты — гении,

пора бы знать…

Все подхватили песню. Когда песня утихла, кто-то из девушек воскликнул с наигранным отчаянием:

— Мужчины, пожелайте же нам чего-нибудь!

Сергей улыбнулся и предупреждающе поднял стакан с вином.

— За то что любим.

Борис усмехнулся и затопал ногами под столом, видимо, чтобы привлечь к себе внимание.

— Любопытно, старина, любопытно. Так сказать, жертвенный тост. Для других. Но для самого тебя, мне кажется, он беспредметный. — Борис хитро посмотрел на Наташу. И опять повернулся к Сергею. — Но коль поднял такой тост, то сознавайся, кто или что объект твоей любви.

Наступило общее минутное замешательство.

— Земля, — притворно-обиженным тоном ответил Сергей.

— Какая еще земля? — не унимался Борис.

— Чернозем, Боря, чернозем.

Поставили вальс из «Маскарада». Сергею всегда нравилось, когда танцы начинались этим вальсом. Поправив галстук, он быстро подошел к Наташе и поклонился. Медленным движением она положила свою красивую руку на его плечо, и они полетели по кругу.

— На шаг не будем переходить. В вальсе я люблю только кружиться. Хорошо, Наташа?

— А не упадем ли мы?

— Как говорил один турецкий паша: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю».

— Ого, какой самоуверенный!

«Какой» прозвучало здесь еще как-то нейтрально, собственно, иначе и нельзя было сказать, но это был мостик, по которому можно попытаться переходить от одного берега к другому — от «вы» к «ты».

Сергей сразу понял это, когда после секундного молчания спросил: «Кто самоуверенный, я или паша?», на что она ответила так же нейтрально: «Сережа».

Как только кончилась пластинка, он попросил повторить ее.

— Ты с ума сошел, — вырвалось у девушки. — Мы же устали.

— Устали, но не постарели. А в общем-то очень хорошо.

— Что «хорошо»?

— Хорошо, что «ты».

Она зарделась, словно в чем-то нехорошем уличенная. Но быстро справилась со смущением. Сказала:

— Да, хорошо. Но и от себя такого не ожидала. Это, наверно, от вина у меня.

— От вина или не от вина, но пусть это так и останется. Наташа, пусть?

Она опустила глаза, и он снова подхватил ее. Они долго кружились.

— Ты бы, Сережа, лучше почитал свои стихи.

— Тебе?

— Всем.

— А что, если мне хочется только тебе… Только тебе…

Она испытующе посмотрела ему в глаза. Нет, они у него искренние. Большие, красивые и очень искренние.

— Как хочешь.

Они как-то незаметно, по крайней мере им так казалось, вышли из комнаты и, пройдя в конец полутемного коридора, сели на подоконник. Наташа умела хорошо слушать. Он читал стоя Блока, Бунина. Свои стихи. Читал долго. Когда устал, она тоже прочла бунинскую «Рыбачку». После последней строки «Он был смелей, он моря не боится» ему вдруг вспомнилась ее маленькая родинка у самого угла рта, он присел рядом с ней, решительно обнял и поцеловал. Несмотря на волнение, почувствовал обжигающее прикосновение легких пушинок вокруг родинки. Она отпрянула от него и встала с подоконника.

— Как ты смел? — возмутилась она.

Он загородил ей дорогу.

— Смел, потому что не трус.

— Пропусти меня, Воротынцев, слышишь? — Ей мешали говорить подступающие слезы.

— Мы встретимся завтра?

— Нет. Незачем.

Он вдруг встревожился.

— Прости, — сказал с искренней виноватостью. — Может, я не умею еще обходиться с людьми. Наверное, не умею. Но хочешь верь, хочешь не верь, я это сделал потому, что нравишься ты мне. Вот и все. Не хлыщ какой-нибудь, доказывать не стану.

Она пошла на него, и он уступил дорогу.

Сергей не уехал к себе в общежитие, в Переделкино. Они с Борисом нашли здесь у ребят свободную койку и «валетом» проспали на ней. Утром, умывшись, Борис спросил:

— У тебя что, флирт с Натали Малаховой?

Сергей сделал вид, что не расслышал.

— Она, видно, девка хорошая, — не унимался Борис.

— Не хочу говорить о ней… Видеть хочу ее. Она ведь, кажется, у Веры оставалась. Пойдем к ним.

— Куда же нам больше идти, — согласился Борис. — Разве только зайти в буфет и взять пару лимонов.

Но в буфет они не зашли. Когда поднялись на второй этаж, Борис постучал к девушкам.

— Мужчинам нельзя, — донесся до них сонный голос Веры. — Это ты, Боря?

— Мы вдвоем с Сережей.

— Подождите минуты три. Я сейчас.

Так всегда: если ребята неожиданно стучатся в дверь к девушкам, у последних начинается приготовительная суета. Кто-то уронил на пол крышку кастрюли. Кто-то взвизгнул. Кто-то начал быстро убирать все те вещи и предметы, которые оставались бы на своих местах, если бы в комнату вошли другие девушки или женщины, но которые ни в коем случае не должны попасть на глаза ребятам.

Пока девушки наводили у себя порядок, или, как потом выразилась Вера, «придавали себе человеческий облик», Сергей и Борис успели раскурить по папиросе. Наконец дверь перед ними распахнулась, и они вошли в комнату. Оба здоровались со всеми за руку. Здороваясь с Наташей, Сергей дольше положенного задержал ее руку в своей. Она нахмурилась и высвободила руку. Высвободила с заметной резкостью. В ту же секунду Сергей догадался, что у подруг был какой-то разговор о вчерашнем. «И, наверно, говорили так, как говорят в таких случаях все настоящие подруги или друзья — со всеми подробностями», — промелькнуло у него в голове.