Пока ты молод - [5]

Ребята съехались в кучу, соскочили с лошадей и, подбежав к Мишке, в ужасе остановились. Тот лежал на правом боку, от угла рта его медленно полз по щеке маленький белый зуб, оставляя за собой красную полоску.

— Собака! — негромко проговорил Сережа в спину удаляющемуся Олишеву и выступил вперед. Склонившись к вздрагивающему, размякшему телу своего друга, он сказал ребятам: — К фельдшеру нужно побыстрее его!

Двое придерживали за поводья испуганно всхрапывающую Сережину лошадь, остальные осторожно подняли Мишку, усадили его поближе к холке и не отпускали, пока Сережа поудобней усаживался позади него.

Через полчаса они были у фельдшера.

…Олишев пришел к Воротынцевым только поздней ночью. Он был пьян и еле стоял на ногах. Не обронив ни единого слова, прошел в занятую им комнату и, видимо не раздеваясь, сразу же плюхнулся в скрипнувшую кровать. Он что-то бормотал, похоже сквозь слезы. Когда в сенях начала мяукать проскочившая туда со двора вслед за Олишевым кошка, Ольга поднялась и, впуская ее в комнату, явно услышала за дверью большой комнаты, как простонал постоялец:

— Забыл… Забыл — не та Россия… Зачем я того щенка-а…

А после этого умолк.

А утром снова пришли солдаты и унесли чемоданы. Олишев сдержанно попрощался и уехал, никогда больше не появляясь в деревне…

Сережа не мог тогда даже подумать о том, что через тринадцать лет Олишев снова напомнит ему о себе.

III

Окончилась первомайская демонстрация. Когда Красная площадь осталась за спиной, Сергей спустился к набережной и пошел по ней в сторону Мало-Каменного моста. От долгих хождений болели ноги, хотелось где-нибудь присесть, отдохнуть. Но присесть негде. О каком-нибудь транспорте не могло быть и речи. Для того чтобы воспользоваться им, нужно было вместе с рассеявшимися кучками демонстрантов добираться до станции метро «Дворец Советов». А это значило пройти еще не менее двух километров. До «Библиотеки имени Ленина» или до «Арбатской» ближе было, но туда не пропускали.

Иногда Сергей останавливался и, снисходительно улыбаясь, наблюдал за теми, кто пытался прорваться сквозь темно-синие или зеленые цепочки людей, загородивших проходы в переулки. Милиционеры были неумолимы. Солдаты не всегда: они делали исключения для красивых девушек…

Наконец Сергей доехал на метро к Арбату. После бесконечных песен на улице Горького и короткой езды в набитом до отказа вагоне хотелось пить. Киоски, конечно, недалеко, стоит только подняться на площадь. Но ноги уже не слушались его, и он присел на первопопавшуюся свободную скамью неподалеку от эскалатора. Немного успокоившись, начал обдумывать, как провести остальную часть дня.

«Всегда у тебя не так, как у людей получается, — мысленно упрекал себя Сергей. — До праздника не думаешь о компании, а потом кинешься, но поздно. Наверно, придется по-английски отмечать: купить хорошего вина, закуски и, запершись в комнате, в одиночку расправляться с ними по поздней ночи».

Просидев часа полтора, Сергей уже собирался подниматься на площадь, но неожиданная встреча изменила его маршрут. Он сделал всего лишь несколько шагов и лицом к лицу столкнулся с Таней Волковой, бывшей своей однокурсницей в педагогическом институте, в котором Сергей до поступления в Литературный проучился один год.

— Сережа, здравствуй! — обрадовалась неожиданной встрече девушка.

— Привет. Куда спешишь?

— Понимаешь, у нас почти еще ничего не готово к вечеру. Вина, всякую там водку приготовить нетрудно. Но с горячей закуской хуже — не брались. Компания — восемь человек, собираемся у моей землячки из текстильного. А ты почему один?

— Сам виноват.

— Знаешь что, Сережа. Поезжай по старой памяти в наш институт. В пятом общежитии, на втором этаже целый колхоз собирается. А ребят, сам знаешь, у нас всегда мало. Кстати, там, кажется, и друг твой будет. Ну, помнишь, ты с ним однажды приезжал на наш вечер? С тех пор он и зачастил к нам. Он и Верочка Смирнова, похоже, друг в дружке души не чают.

— А-а… — обрадовался Сергей. — Конечно же, Борис Мишенин! Ты думаешь, он там?

— Не знаю. Вера-то там.

— Уговорила. Еду.

В пятом общежитии в самом деле не хватало ребят, и потому появление Воротынцева всех обрадовало. К тому же все здесь хорошо знали его.

— Серега, милай, здо-ро-во! Каким ветром и тебя сюда? — хлопая его по плечу, скандировал низким, не своим голосом добродушно-веселый Борис Мишенин. — Ну вот, как говорится, нашего полку прибыло. Но прежде всего, старик, раскошеливайся и гони в общий котел четвертную.

— А у тебя, я вижу, терпение лопнуло, и ты сходил с праздничными приветствиями под голубую крышу к Марье Степановне. Или она уже не работает в буфете?

— Грешен, Серега. Ходил. Марья Степановна в долг отпустила. Не виноват же я, что она находит меня похожим на ее сына, который работает не то в Челябинске, не то в Свердловске и зовут его не то Федор, не то Федот… Давно, между прочим, я не слышал твоих новых стихов. Может, прочтешь?.. Понимаю, понимаю… Сухая ложка…

— Ну, чего ты пристал к человеку, — перебила его Вера Смирнова.

— А что же мне делать, Вера? Ты бы послала меня куда-нибудь. Я для тебя все сделаю: захочешь, чтоб я совершил подвиг, — совершу, или, как говаривал один из героев А. Н. Островского, захочешь, чтоб сделал подлость, — сделаю.