Пока ты молод - [17]

Мать как-то растерянно заметалась по комнате, вытерла стол, табурет, достала из старого хрупкого шкафа обещанную снедь. Потом присела на скамейку и, спрятав руки под передником, молча стала наблюдать за обедающим сыном. Когда же Сергей отодвинул от себя тарелку, она спохватилась.

— Я и забыла, есть еще пирожки с вишнями. Подать, сынок?

— Я как следует и не проголодался, но пирожки с вишнями буду есть. Ты же знаешь, что я люблю их…

Возвращаясь к шкафу, мать заглянула в окно.

— А на дворе уже совсем распогодилось. Прихватит ветер землю, пойдешь, сынок, на огород. Полакомишься горохом зеленым. А паслен в этом году, как виноград. Хочешь — завтра испеку с ним пирогов к чаю?

— Спрашиваешь. Конечно, хочу… Мам, а как мои удочки, целы?

— Целы. А ты что?

— Разбуди меня завтра перед восходом. Пойду на речку, побалуюсь бубырями. Вода мутная будет.

— Буду выгонять корову в стадо и разбужу.

— Ну, а сейчас я вздремну часок. Только ты не давай мне заспаться дольше. Надо будет засветло запастись червями, привести в порядок удочки. Кстати, где они?

— В погребе. Да ты не волнуйся. Ложись и спи. Я сама принесу их оттуда в комнату. Если придут к тебе ребята, что им сказать?

— Пусть заходят и стаскивают меня за ноги с койки.

— Ну как хочешь…

К нему и в самом деле пришли ребята. Открыв глаза, Сергей с радостью и удивлением увидел курсантские погоны и расплывшееся в улыбке лицо Михаила Держака.

— Вставай, поэт. «Взорлим, споем у мира в сером хламе!»

— Миша! Откуда ты, подлый, взялся? А мать мне ничего о твоем приезде не сказала.

— Из-за тебя, наверно, обо всем забыла. И что это у тебя за привычка — дрыхнуть после дороги. Нет бы визиты вежливости нанести всем своим однокашникам.

И он, крепко обхватив Сергея, поднял его и поставил на ноги. Высвободившись, Сергей поздоровался с трактористами Федором Каплуновым и Никитой Приходько.

— Братцы, — предложил он, — а не пойти ли нам поутру на рыбалку. Я собирался один. Мать вот уже и удочки приготовила. Никита, Федя? Как у вас со сменой?

— Мы оба должны были работать эти сутки. И как видишь — ливень помешал. Так что завтра будем свободны и днем спать нам не нужно будет, — ответил за двоих Приходько.

Михаил блеснул металлическим рядом вставленных зубов.

— Не забываешь, старина, за стихами о семейных традициях. У тебя ведь отец был энтузиаст этого дела на всю округу. У него, бывало, и сети, и невод, и верши, и сачки, и вентеря. Ты хоть и не забываешь, но все-таки вырождаешься в этом смысле.

— Зато помню лучшие времена своего увлечения рыболовством. Как сейчас вижу одну преинтереснейшую картину, — и он заговорщицки подмигнул Михаилу. — Было великолепнейшее утро весны сорок первого года. Сижу я на камне в камышовых зарослях Малого брода и жду клева. А его все нет — и полчаса и час целый. Вдруг слышу кто-то насвистывает «Легко на сердце от песни веселой». Оглядываюсь — и вижу, — он окинул взглядом Михаила, — идет конопатистый светловолосый пацан моих лет со всей амуницией настоящего рыболова…

— Ах, вон ты о чем, — перебил его Михаил и засмеялся. — Ну дальше я и сам могу рассказать. Прихожу я к Малому броду. Усаживаюсь. Подальше от моего приятеля. Приятель опередил меня в то утро. Потому что накануне он не собирался идти на рыбалку.

— Ты, по-моему, перевираешь, Мишатка-конопатка, — вспомнил Сергей детское прозвище Михаила.

— Нет, нет, вот те крест, правда. Да ты меня не перебивай. Назвался груздем… и так далее…

— Ты посмотри на него! — не сдавался Сергей. — Кто же из нас первый перебивальщик, я, что ли?

— Я. Но все равно, не мешай. — И, не давая Сергею говорить, он продолжал свой рассказ: — Присел я у ручья. Пускаю по нему леску. Что ни минута — то бубырик, то бычок, то окунек. Вырыл на берегу колдобинку. Нахлюпал в нее воды. И, знай, бросаю туда рыбешку одну за другой. А мой приятель как будто и не замечает меня. Уставился на свои недвижимые поплавки. И вдруг у него нырнул один поплавок. Он схватился за удилище. Смык! — и на крючке оказался несовершеннолетний бычок-салажонок. Я, конечно, прыснул со смеху. Приятель же мой, недовольно покосившись в мою сторону, снял с крючка злополучного своего пленника и швырнул на противоположный берег. То есть на мой. Потом сменил червяка и снова закинул удочку. Не успел он закинуть, как второй поплавок, прыгая по воде, устремился к небольшому кустику куги! Приятель мой — раз! И — мать моя мамочка! — блеснул в воздухе золотобокий красавец карп. Весом не меньше килограмма.

— И тогда ты, — перебил Сергей, — быстро собираешь все свои пожитки — и бегом ко мне. Не успел ты добежать, как на моем крючке, на котором только что висел бычок, оказался второй, такой же красивый и такой же большущий карп. Ты завистливо подводишь свой поплавок под один из моих. Но — увы! — ни у тебя, ни у меня больше не клюет. Час, второй. У тебя лопается терпение, ты отыскиваешь в лозняке увесистый камень и с таким же ожесточением, как я давеча бычка, швыряешь его в воду…

— И у нас началась великолепнейшая потасовка! — воскликнул Михаил и слегка двинул в плечо Сергея кулаком.

— Не понимаю, — отмахиваясь от него, продолжал Сергей, — как только приняли тебя с такими нервишками в такое училище.