Пока не взошла луна - [33]

Ее материнская нежность убаюкивала нас, как ее бесчисленных детей, а на широкой груди можно было обрести покой. В эти безрадостные дни Раиса часто навещала нас. Не переставая говорить, она быстро наводила порядок на кухне и готовила из наших запасов что-нибудь на скорую руку.

– Ферейба-джан, есть новости? – неуверенно спрашивала она.

– Пока нет, но со дня на день жду, – отвечала я и верила в это. Махмуд мог сотворить чудо. Меньшего я от него не ждала.

– Если что-нибудь понадобится тебе или детям…

Я держалась. Наводила в доме порядок, чтобы детям хорошо спалось. Днем Самира копировала мое поведение, но по ночам темные волосы ее челочки прилипали к покрытому холодным потом лбу. Во сне она стонала. Я понимала этот язык, но отказывалась на нем говорить.

Я нашла тетрадь Салима. Обложка сзади пестрела черточками. Он считал дни с той ночи. Сорок семь значков.

В нашем доме не стало хозяина. Кабульские звери могли сожрать нас в любой момент. В день, когда почувствовала сильные боли, я поняла, насколько мы оторваны от мира теперь, без мужчины в семье. Я лежала, отвернувшись к стене, когда боль становилась нестерпимой. Дети молчали. Каждый из нас играл свою роль, делая вид, что все нормально.

Но страх, что внутри меня оборвется жизнь, страх, что Махмуд вернется и не найдет со мной одного из своих детей, заставил меня выйти из дома даже без надлежащего сопровождения. Я накинула паранджу и взяла Салима за руку. Дочь я оставила с Раисой-джан. Она прижала ее к груди, провожая меня. Больше она ничем не могла помочь.

– Салим-джан, прости, если слишком сильно сжимаю тебе руку, бачем, сынок.

Накатила такая сильная и острая боль, что я согнулась чуть ли не пополам.

– Тебе очень плохо, мадар-джан? – тихо спросил Салим, когда мы миновали нашу улицу.

– Нет, бачем, я надеюсь, что все будет в порядке. Все наладится, как только папа вернется.

Я заметила выражение сомнения на лице сына. Мне уже не удавалось поддерживать в них веру. Самира тоже это чувствовала. С каждым днем она все глубже уходила в себя.

– У тебя сейчас родится ребенок? – спросил Салим.

Он задавал практичные вопросы. Как он походил на отца! Я только сейчас заметила, насколько он повзрослел за этот год.

– Нет, бачем, упаси боже! Еще рано. Детям нужно девять месяцев и девять дней. Девять месяцев и девять дней, – повторила я, а в ушах у меня звучал голос свекрови. Она многим успела поделиться со мной и вместила в эти несколько недолгих лет весь путь отношений матери и дочери. Именно она приводила в дом акушерку, когда меня мучили схватки. Я рожала ее внуков, а она держала меня за руку. И чем быстрее приближалось время этих родов, тем сильнее мне ее не хватало.

Прижимая одну руку к животу, не поднимая глаз от земли, я не заметила, что из-за угла вышли трое. Нам осталось всего метров сто до входа в больницу.

– Женщина, ты всякий стыд потеряла? Где твой махрам?

Под ноги мне полетел сгусток слюны. Я на шаг отступила. Сын крепче сжал мне руку. Я попыталась выпрямиться.

– Это мой сын. Он сопровождает меня в больницу. Меня мучают сильные боли, я… в положении.

Может быть, именно они приходили за Махмудом? Может быть, они что-то о нем знали? Прежде чем я осмелилась спросить, мне на плечо опустилась дубинка. Я скорчилась, защищая руками живот.

– Пожалуйста, не надо! – крикнул Салим, закрывая меня собой.

– Только распутницы так открыто говорят о подобных вещах! Тебе не стыдно перед сыном? Где его отец? Или у него нет отца?

Меня трясло от гнева, но я промолчала, стиснув зубы. Мне следовало мыслить практично.

– Просим прощения. Пожалуйста, позвольте продолжить наш путь, – сказала я.

– Возвращайся к себе. Иди домой со своим сыном и постарайся вести себя как достойная мусульманка. В больницу тебе не нужно. Держи свои женские заботы при себе и не позорь сына. Не надо, чтобы его видели с тобой.

Живот и плечо пронзала боль, но я поднялась на ноги, схватила перепуганного сына за руку и пошла прочь. Не успела я ступить и двух шагов, как почувствовала удар по спине, а затем еще два. Они били меня, чтобы лучше закрепить урок. Я сжала Салиму руку, не зная, чего от него ожидать.

– Мадар!

Он злился.

– Молчи, бачем, – прошептала я, – давай вернемся домой, сынок. Со мной все в порядке.

У Салима от гнева горело лицо. Ему тяжело было держать себя в руках, хотя именно этого я от него хотела. Взяв его с собой в качестве сопровождающего, я тем самым попросила его быть мужчиной, главным в семье. А теперь, умоляя его молчать, я хотела, чтобы он снова стал маленьким мальчиком. Спотыкаясь, я тащилась домой, а он помогал мне идти. Афганцам легче проглотить мешок ногтей, чем свою гордость.

Мы несколько раз останавливались, чтобы я отдышалась. Я прислонялась к стене. Оказалось, что путь домой намного длиннее, чем я думала.

Три дня я пролежала в постели, моля Бога не оставить меня и моего ребенка. Боль то накатывала, то отступала. Раиса приходила утром и оставалась у нас до самого вечера. Она готовила детям еду, клала мне на лоб мокрое полотенце и заставляла пить воду из медной чаши с выгравированной на ней сурой из Корана. Салим и Самира грустили и ни на минуту не расставались. Они держались друг за друга, как двое заблудившихся путников, которые стараются согреться промозглой холодной ночью.