Пока дышу... - [53]

Сергей Сергеевич и сам, наверно, не предполагал, какую борозду в душе его сына оставил этот разговор. Слава конечно же не пошел против воли отца. И без труда выдержал в экономический. И о разговоре этом они больше не вспоминали. А мать вообще не придала ему значения. Известное дело, все у них бывает так, как решит Сергей Сергеевич.

Но Слава был озадачен надолго. Если бы мог Сергей Сергеевич предполагать, сколько вечеров, дней и месяцев потом, уже втайне от него, продолжался этот диалог между ним и сыном!

Во-первых, Славу поразила та страстность, с которой, как оказалось, относился отец к нему, к его будущему. А он-то, грешный, нередко с обидой подумывал, что отец — знаменитый, красивый, холодноватый отец — и не любит его вовсе, что сын для него — просто человек, о котором в силу долга он обязан элементарно заботиться — кормить, одевать, давать образование.

Неожиданно обнаруженная горячая заинтересованность согрела Славу, он даже почувствовал себя виноватым перед отцом за то, что ставил под сомнение его отцовские чувства. И это, пожалуй, было основным, что как бы парализовало его волю в том памятном и решающем разговоре.

Но было, к сожалению, и второе. Слава привык думать, что дело свое надо любить, только тогда найдешь в нем себя, полностью себя проявишь и будешь счастлив. Ведь если бы отец не любил всего того, что изо дня в день его окружает, — мог ли бы он посвятить этому жизнь? И чего-то достичь? И снискать признание?..

Сергей Сергеевич и не предполагал, что разговор многомесячной давности, который сам он считал блестяще продуманным и исчерпывающим, все еще продолжается, и сын тщательно, как беспристрастный следователь, приобщает к нему все новые и новые «за» и «против».

Сдавшись на милость победителя и уже поступив в экономический институт, Слава дотошно интересовался врачами, хирургами, стараясь разглядеть в них их истинное отношение к своему делу — приверженность или всего лишь чувство профессионального долга, одержимость или всего лишь ремесленническую исполнительность. А то, быть может, и просто разочарование? Распознать эти качества было не так-то легко. Врачи, бывавшие в их доме, такие, как Тамара Крупина, прямо-таки в рот смотрели профессору Кулагину, и отцу нравилось это «профессор», «профессор», даже за дружеским ужином и то «профессор»! Полное моральное подчинение! А ведь она уже далеко не студентка!

Архипов предлагал своей Лене пойти в медицинский. Нет, он советовал ей даже сначала окончить медучилище, поработать фельдшером, а уж потом поступать в институт. Лена было согласилась, но потом, по совету своей мамаши, сходила в морг, там ее вырвало, на том дело закончилось.

От экономики ее не рвет, но Терещенко из нее вряд ли получится. Учится она старательно, однако Слава считает ее представителем той самой многочисленной «середины», из-за которой так скучно учиться всем, кто хоть чуть поспособнее. Отец ее в своей области куда интереснее, чем Лена сумеет быть в своей, это уже сейчас видно.

Да, Архипов, конечно, яркая фигура! Но есть ли вообще люди, которые от пристального разглядывания не утрачивают своего блеска?

Втихаря Слава несколько раз ходил на лекции Архипова, и они казались ему далеко не обыкновенными. Он даже записывал за профессором, получилась довольно толстая тетрадь. Она долго лежала в Славином столе. Он относился к ней с жалостью, как к никому не нужному живому существу. Потом отнес к бабушке, Августе Павловне, от которой ничего не скрывал. Впрочем, Августа Павловна никогда ни о чем не расспрашивала внука, все в нем было ясно ей как-то само собой, без утомительных откровенных бесед.

Августу Павловну тетрадка заинтересовала. Время от времени она даже вкладывала в нее вырезки из газет и журналов по вопросам медицины, не все, конечно, а лишь те, которые ей самой казались достойными внимания.

Увидев первые вырезки, Слава был тронут, но потом немного опечалился. Тетрадь становилась словно бы обелиском на могиле его рухнувшей мечты. Он спросил Августу Павловну, зачем она собирает эти материалы. Что ей в них?

— Да ничего! — ответила она. — Просто я все еще очень люблю узнавать. Мне нравится сам процесс познания.

Она всегда выражала свою мысль очень четко и самыми точными словами. Отец даже посмеивался над этим. «Мама не говорит, а дневник девятнадцатого столетия пишет», — иронизировал он, в ее отсутствие, разумеется. Но когда она была рядом, ему ни на минуту не изменяла учтивость, казалось даже, что отец держится со своей матерью гораздо предупредительнее и почтительнее, чем он, Слава, ее внук. А иной раз Слава думал, что Сергей Сергеевич чуть ли не побаивается матери, и это было особенно странно: профессор Кулагин боится своей мамы!

Так вот. Есть ли люди, которые ничего не теряют при самом близком знакомстве с ними?

Архипов в глазах Славы немножко потерял сегодня, когда они сидели за одним столом. Очень уж он шумный, грубоватый, и выпить, кажется, не дурак. И пьет как-то простецки, не как отец, у которого рюмка в руке как бы медлит, играет.

Славу и в Леночке раздражает ее шумливость, громкий голос, неуменье ценить в разговоре паузы, а в движениях сдержанность. Теперь он знал, откуда все это.