Пока дышу... - [2]

Шрифт
Интервал

Да, пожалуй, ни за одной актрисой столь пристально не следили ее почитатели, как следила сейчас Чижова за Крупиной, за выражением ее глаз, интонациями. Ей неважно было, кто говорит эти слова, важно было поверить в то, что она действительно хорошо выглядит. И она поверила. Сражение длилось секунды, и выиграла его Крупина. Но подобные победы иной раз стоят врачу не меньшего напряжения, чем серьезная операция.

Врача потрясает все — и неожиданный диагноз вопреки его предположениям, и смерть, к которой невозможно привыкнуть, и по-своему потрясает даже выздоровление, которое казалось немыслимым. Врача всегда мучают сомнения, всегда, всегда, если только он настоящий врач.

— Томочка, не величай меня, пожалуйста, на «вы», — как-то сразу обмякнув, сказала Ольга и, поеживаясь, засунула узкие кисти в рукава пижамы. — Ты же в школе не говорила мне «вы». Или, может, успела загордиться?

— Да чем же мне гордиться, голубчик?

— Я много слышала о тебе. Ну, во-первых, что ты талантливый хирург…

— Недоразумение, — перебила Крупина. — Хирург я средний, а на этом кончается и во-первых, и во-вторых, и в-последних, потому что больше обо мне сказать нечего. Ну, а ты? Как у тебя сложилась жизнь? Замужем? Дети есть?

— Да мне-то, как понимаешь, не очень весело, — сказала Чижова. — Преподавала в школе, но вот уже третий год болею. Была замужем, только на жалости ведь семейную жизнь не построишь. Он очень хотел иметь детей, а врачи мне решительно запретили рожать… Ну что это? Ну что это? — почти с тоской выкрикнула она, уже не стесняясь Крупиной. — Скажи хоть ты мне, Тома, в память детства скажи: вырвусь я из этого капкана? В Москве меня на очередь записали, обещали через два года положить. Живут же сотни тысяч, никакого горя не ведают. Я бы не знаю что отдала, лишь бы выздороветь. Когда вспоминаю, что могла ходить, бегать, прыгать, мне это сном кажется. Много ли человеку надо? Я иногда думаю, что если бы могла километр пройти и не задохнуться — это и было бы счастьем. А ты, вероятно, и представить себе этого не можешь. Помнишь, в седьмом классе на соревнованиях я тебя на лыжах на полтора круга обогнала.

Крупина, улыбнувшись, кивнула, и это случайно пришлось вовремя, потому что со стороны казалось, что она слушает внимательно, заинтересованно, но она совершенно не слушала Ольгу. Она заранее знала, что́ может сказать эта бедняга. Хирург-то она, Тамара, средний, но опыта уже набралась, и эта голубоватая бледность, и одышка Чижовой говорили ей больше, чем могли бы сказать слова. Полтора круга!.. Теперь ей и на полторы фразы сердца не хватает.

С профессиональной точностью она восстановила в памяти историю болезни Ольги Чижовой, увидела даже кляксу на углу свежего, еще розового листка и лихой росчерк Горохова. И тогда уже вспомнила и то, что присутствовала при разговоре, вернее, при споре Горохова с профессором Кулагиным относительно какой-то больной, какой-то операции… Присутствовала, но не обратила внимания, была занята чем-то своим и не поняла тогда, о ком идет речь.

Так, значит, это именно Оленьку Чижову собирается оперировать Горохов! Ну, смелости ему не занимать…

— У кого я только не была, с кем я только не советовалась, — торопилась Чижова рассказать как можно больше и от этого еще сильнее задыхалась.

Но время шло, и обход приближался. Крупина чувствовала это, но, даже рискуя получить выговор от Кулагина, не могла бы позволить себе взглянуть на часы-браслетик.

— Книг, статей сколько прочитала, да что прочитала — вызубрила о своей болезни, — продолжала Ольга. — И все по-разному пишут, разное рекомендуют. По каждой болезни пять — десять методов лечения — голова разрывается! Сперва мне обещали, что так, мол, вылечат, а теперь я, наверно, всем надоела — и советуют операцию. Ты думаешь, я не вижу, как у них вытягиваются лица, едва только я вхожу?.. — Ольга заплакала. — Выпишут рецепт, рекомендуют больше отдыхать, лежать… Но я же не слепая! Ох, — спохватилась она, — тебе же надо уходить — да? Ты торопишься? — спросила Ольга, все-таки уловив ее взгляд, брошенный на уличные часы за забором.

— Нет, — честно сказала Крупина. — У меня есть еще минут пять, а потом — обход.

Она решила, что теперь уже непременно, может быть, даже еще до обхода выяснит, чем кончился тот разговор об операции. Что-то, помнится, профессор Кулагин был против. Но, может, они вовсе не об Ольге говорили?

— Раньше я никогда не задумывалась, есть оно у меня, сердце, или нету. То есть, конечно, знала, что есть, — робко, впервые за весь разговор, улыбнулась она, утирая обшлагом пижамы слезы. — Стучит себе и стучит, стало быть, так и надо. А теперь то и дело трепещет что-то в груди, и так страшно. И не знаю, кому верить. Горохов вроде советует, но ведь он так еще молод, — верно? Ты ведь его знаешь, Томочка, ну, скажи, что мне делать? Он, по-моему, как-то грубоват…

— Что я о нем знаю?.. — задумчиво повторила Крупина, вспомнив то, о чем думала по дороге к этой скамье. — Ничего не знаю, кроме того, что он хороший, интересный хирург и честный человек. Грубоват? Ну, может быть, ты и права, только в этом ли дело? Ты лучше скажи, кто вообще тебе говорил, что у нас в клинике делают такие операции? Почему именно к нам тебя положили? Вот ведь чего я не могу понять!


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Тихий тиран

Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Рекомендуем почитать
Повесть о таежном следопыте

Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.


Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.