Пока дышу... - [125]

Шрифт
Интервал

Горохов отложил газету. Несколько минут сидел, закрыв глаза. Потом поднялся, ощущая, что немного успокоился.

«Хватит. Надо действовать», — решил он, выдвинул ящик стола, достал лист чистой бумаги, для верности записал еще раз давно известный штат, который потребуется ему в операционной.

Да, да, штат… Техника в операционной действует не сама по себе. Техника людей требует.

Итак: хирург — 1, ассистентов — 3, операционных сестер — 3, анестезиологов — 2, врач-электрокардиографист, санитарки… Но и это еще не все. Для операции на «сухом» сердце с применением аппарата искусственного кровообращения нужны врачи, техник, лаборант, биохимик…

В общем, семнадцать человек будет в операционной под его началом. Впрочем, при чем тут он? Все эти люди и все аппараты будут подчиняться той, кто окажется на операционном столе, ее организму…

В исходе операции Федор Григорьевич не сомневался. Сколько уж раз он проделал ее и мысленно, и на бумаге! Как досконально изучил все, что предстоит делать, каждый свой жест. Чижова должна выдержать. Она выдержит…

«Ну, а если все-таки телеграфировать Сергею Сергеевичу?» — против воли мелькнула мысль, но он тут же одернул себя. Припомнилась мудрость Наполеона: «Генерал, который слишком заботится о резервах, непременно будет разбит». Но вслед за этим явилось другое соображение, вполне обоснованное и трезвое: «Некогда уж теперь ни телеграфировать, ни телефонить, некогда! Человек умирает…»

Федор Григорьевич посмотрел на часы, подумал, что сегодня непременно ляжет спать пораньше — выспаться он обязан.

Он шел домой медленно, чтобы продышаться, и в иные моменты думал, что все эти люди, спешащие по улицам кто куда, знают о том, что предстоит ему завтра, но одни одобряют его решимость, другие осуждают. Иначе и быть не может — ведь даже в клинике, не просто люди, а иные медики считают этот его шаг слишком рискованным и дерзким. Дескать, что ему до престижа клиники! Ему абы свое доказать, отличиться! А ведь речь-то идет о живом человеке!..

«Врете вы все! — хотелось сказать Федору Григорьевичу. — Не жизнь человека вам важна, а только престиж клиники. Но вы его неверно понимаете!»

Конечно, в такой откровенной форме никто с Федором Григорьевичем не спорил, по смысл разговоров был именно таков. И все же хирург — как капитан на корабле. Он обладает высшей законодательной и исполнительной властью. Последнее слово — за ним, и да смолкнут все дискуссии! Воля капитана — ноля хирурга — пришла в действие.

Накануне самого трудного дня в жизни Федора Горохова на утренней конференции обсуждался, как обычно, список больных, назначенных на операцию. Когда назвали Ольгу Чижову, наступила полная тишина. Дежурный врач зачитал написанное под диктовку Горохова подробное заключение: мотивированный диагноз, показания к операции, план операции, обезболивание, список лиц, участвующих в оперативном вмешательстве.

И снова возникла пауза.

Горохов почувствовал, что слово — за ним. Неторопливо, стараясь не выдать своего состояния, он начал:

— Я не исключаю ни неожиданности, ни возможности ошибки. Однако надо, во-первых, учитывать упорство болезни и, во-вторых, предупредить угрозу осложнения со стороны сердца.

Он говорил даже спокойнее, чем всегда, и жесты его тоже были необычно плавны, словно в замедленной киносъемке. Тамара Савельевна подумала, что непривычная эта размеренность, сменившая присущую Федору порывистость, импульсивность реакций, дается ему нелегко, но призвана убедить собравшихся здесь людей в том, что хирург уверен в благополучном исходе операции, хотя и считает ее серьезным испытанием для всех, кто будет находиться в операционной.

Когда Горохов объявил Тамаре о своем решении, она считала обязательным телеграфировать Кулагину. И Федор не возразил. Может быть, именно поэтому Тамара Савельевна воздержалась, — слишком уж безразлично, даже, пожалуй, снисходительно он отнесся к ее намерению. И телеграмма осталась лежать в кармане халата. Наблюдая Горохова на утренней конференции, она думала, что получилось хорошо — не стоило посылать. В конце концов, Сергей Сергеевич получит сюрприз, который не сможет его не порадовать. Вырастить ученика, который в трудную минуту способен не только заменить, но и превзойти тебя самого, — это ли не мечта каждого настоящего учителя?!

И все-таки в ночь перед операцией Тамара Савельевна не могла уснуть.

В комнате было темно и тихо, а она лежала и смотрела широко открытыми глазами в пространство. Федор казался ей то мальчишкой, который, радуясь, что учитель на минуточку отвернулся, начинает проказить, не ведая, что проказы могут обернуться бедою, то человеком отчаянной решимости, который, не щадя себя, идет на подвиг. Ведь кого-кого, но ее он до конца не мог загипнотизировать своим подчеркнутым спокойствием на конференции. Она знала его и знала, сколько неожиданностей подстерегает их всех завтра. Это странно — неожиданности, которых ждут! Но в случае с Чижовой все обстоит именно так.

После утомительных часов ночного тяжелого раздумья Тамара Савельевна уснула. Она лежала в неудобной позе, подложив под себя левый локоть и сдавив сердце. И ее мучил кошмар.


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Тихий тиран

Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.


Рекомендуем почитать
Бежит жизнь

За книгу «Федина история» (издательство «Молодая гвардия», 1980 г., серия «Молодые голоса») Владимиру Карпову была присуждена третья премия Всесоюзного литературного конкурса имени М. Горького на лучшую первую книгу молодого автора. В новом сборнике челябинский прозаик продолжает тему нравственного становления личности, в особенности молодого человека, в сложнейшем переплетении социальных и психологических коллизий.


Раскаяние

С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?


Происшествие в Боганире

Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».