Пока дышу... - [111]

А недавно Архипов получил жестокий удар от одной женщины и с тех пор «тыкал» больных с осторожностью. Обнаружив у пожилой больной опухоль, он обеспокоился до крайности.

— Ты, матушка, откуда? Из деревни, что ли? Почему так запустила болезнь?

— А ты-то сам откуда взялся? — невозмутимо сказала старуха.

— Я? — удивленно переспросил Борис Васильевич, опешив от такого обращения, да еще в присутствии других больных.

— Да! Ты!

— Я? Я-то городской!

— То-то и видно, батюшка…

— Что видно?

— Всем подряд тычешь или по выбору?

— Ах, вот вы о чем! — сказал Борис Васильевич, откровенно смутившись. — Неужели обиделись? Я же, так сказать, в простоте душевной.

— Я тоже.

— Ну, извините… э… — Он заглянул в историю болезни. — Надежда Васильевна? Будем знакомы! Борис Васильевич!

Об этом случае Архипов не раз с восхищением рассказывал знакомым. Молодец женщина! Правильно поставила его на место!

Но к пятидесяти годам человек начинает думать не только о своем здоровье. Возникает потребность как-то осмыслить, сконцентрировать обретенный за жизнь опыт. Возникла такая потребность и у Архипова.

Он не скрывал от жены, что пишет свои заметки, включая туда и наблюдения, и статистический, чем-то заинтересовавший его материал, и выводы, проверенные собственным опытом. Иногда он думал, что этот материал когда-нибудь с пользой прочтет какой-нибудь молодой хирург. Такой случай уже был. Один его ученик работал долгое время на Севере. Встретились, много говорили. Вот ему в работе над кандидатской архиповские записи кое в чем помогли.

Листая тетради, Борис Васильевич столкнулся с любопытными вещами, которые успел забыть. Вот, например, эскимосы питаются главным образом жирной пищей, а атеросклероз у них почти не встречается. Монголы едят много жиров, а инфаркт у них — редкость. Пастухи Восточной Сахары пьют много молока верблюдиц, а сосудистых патологий не наживают. У женщин коронарный атеросклероз встречается в три раза реже, чем у мужчин. Почему?

Много записей, понятное дело, было по хирургии сердца. Вел их Борис Васильевич с той незабываемой первой его фронтовой операции на сердце Капралова. (Даже фамилию на всю жизнь запомнил!)

Уже можно и должно раздумывать над тем, как заменять клапаны сердца, как заменять искусственными протезами старые, изношенные сосуды. Уже пересаживаем здоровые сердца, почки, печень от случайно погибших, а ведь каких-нибудь тридцать лет назад операции на сердце и сосудах казались фантастикой.

Во время войны от ранения в сердце погибал каждый второй. Но и в мирное время люди продолжают гибнуть от пороков сердца и инфарктов. И ведь никогда точно не знаешь, принесет ли операция облегчение или ухудшит состояние. Хирургу приходится дерзать, действовать в общем-то на свой страх и риск.

Борис Васильевич достал из тетради помятый листок, который недавно сунул ему Горохов. По сути — план операции. Ну что ж! Не раз и не два он возвращался к этому листку и был согласен с решением Горохова. Архипов и сам бы так решил.

«Если бы вообще решил, — мысленно поправил он себя, и вдруг ему стало страшно. Неужели все-таки годы накладывают свою печать, лишают смелости, обостряют чувство страха?.. Но можно этот же вопрос поставить иначе: посоветовал бы он идти на эту операцию какому-то близкому человеку? Пошел бы на нее сам?

«Да», — не раздумывая, ответил себе Архипов. А вот взялся бы оперировать или нет?

Снова тревога сжала сердце Архипова. Тревога не за исход операции Чижовой — он верил в Горохова, — а за себя, потому что так же решительно ответить на второй вопрос он не мог.

Борис Васильевич разволновался. Он размышлял о Горохове, не переставая листал свои тетради. Тревоги и радости были на их страницах. Были материалы об операциях, которые приходилось делать не моментально, а через шесть — восемь часов. Были случаи, когда больные отказывались от операций и погибали. Были записи и об ошибках врачей, и о врачах, довольствующихся устаревшими знаниями, и о непредвиденных осложнениях после или во время операционных вмешательств — кровотечениях, пневмониях, перитоните, остановке дыхания…

Были тут и наблюдения организационного характера. Вот, скажем, молодому руководителю коллектива, считал Архипов, небезынтересно будет прочесть об одном главном враче, в больнице которого был очень низкий процент смертности. А оказалось, что этот процент искусственно занижался: отбирали больных с легкими заболеваниями, а «тяжелых» сплавляли. И ведь самое опасное — весь коллектив врачей на это шел! Вот ведь где растление!

Много размышлял Борис Васильевич, ведя эти записи, и над взаимоотношениями врачей с обществом. Таких наблюдений, и невеселых и отрадных, накопилось за его жизнь достаточно.

Как часто свою неудовлетворенность медициной человечество срывает на ее служителях. Смерть человека расценивается почти всегда не как неизбежный, естественный акт, а как результат врачебного бессилия, недосмотра, недобросовестности.

Разумеется, и к этому есть свои причины. Уж очень шатки и сомнительны на протяжении веков были научные обоснования медицины, лекарями становились всевозможные шарлатаны и жулики, спекулировавшие как на людском горе-несчастье, так и на поразительной готовности людей верить всему чудесному и мистическому…