Поиск-88: Приключения. Фантастика - [73]

— Как дела-то?

— Жить хочу, — неожиданно просто сказал Сашка.

— Живи, кто тебе не дает? — удивился врач.

Он надавил на живот таким же движением, как и Семен, и так же спросил:

— Больно?

— Очень больно, — согласился Сашка.

— А вот так?

— Еще больней.

— Мыться, бриться — и на стол, — сказал хирург бодрым голосом.

Сашка понимал, о чем говорил врач, и ему тоже захотелось сказать что-нибудь веселое. Он смотрел на белобрысое, низко склонившееся над ним лицо и чувствовал, что сейчас ему нельзя говорить ни «спасибо», ни «сделайте все получше». Предстояла тяжелая и унизительная процедура: его будут мыть, подбривать, а пришлют, как назло, молоденькую медсестру... Нужно как-то разрядить обстановку, чтобы стало ясно — ему наплевать на все это, бывал он в переделках похлеще.

— Не-е, мне бриться нельзя, — протянул Сашка. — Как я без бороды в экспедиции покажусь? Мне и не поверят, что я в поле работал, полевое довольствие платить не будут... Нельзя мне бриться.

— Да не там брить-то надо, — вдруг смутился врач и быстро засмеялся. — Да ты шутник, парень! Сейчас я пришлю сестру...

— Сам управлюсь, — решился Сашка и начал медленно сползать с кушетки.

Потом он вышел из ванной, и его опять начало трясти от прохладной воды, запаха антисептика и казенной мягкости больничной пижамы. Он шел по рассохшемуся, давно некрашенному полу к двери, на которой висела табличка: «Операционная». Дверь распахнулась, и узкий жесткий стол, высвеченный огромной бестеневой лампой, выплыл из полумрака. Его заставили раздеться догола. Белобрысый хирург пообещал укрыть простынями, «как на курорте», и Сашка со смешком согласился... Почему-то сперва стянул с себя штаны, потом, торопясь, начал расстегивать пуговицы куртки. Наконец и она соскользнула на пол, и он остался стоять перед этим высоким столом — срамной и голый человек, с острыми коленями, с исцарапанными руками, с лихорадочно вздрагивающим животом.

— Помогите же ему! — рассердился хирург. Он стоял, ритуально воздев руки в резиновых перчатках, и смотрел поверх марлевой повязки на провинившихся. Над ним безжалостным светом полыхала огромная бестеневая лампа.

Сашке помогли взобраться на стол, укрыли простынями, приспособили перед лицом ширмочку и начали привязывать руки и ноги.

— Это долго будет? — забеспокоился Сашка.

— Минут двадцать, — успокоил хирург. — Я тебя даже усыплять не буду.

— Нет-нет, не надо, — заторопился Сашка. — Я хочу запомнить.

Он вздрогнул от прикосновения холодной иглы, но, когда она вошла в тело с еле слышным хрустом, боли не почувствовал. Потом врач делал еще несколько уколов, но Сашка в это время крутил головой — старался все запомнить, рассмотреть. Чувство благодарности за эти незнакомые ощущения, новые житейские подробности стало таким острым, что он прошептал:

— Вот как...

— Что, миленький? — сразу же откликнулась медсестра. — Губы сушит?

Он ждал, что она скажет: «Тебе пить нельзя» — и это, может быть, сравняет его с раненными в живот, и тогда он поймет еще что-то очень важное. Но она просто сказала «миленький» и положила на лоб руку — легкую и сухую, — стерла пот, заглянула в глаза.

— Нет, пить я не хочу, — медленно ворочая языком, сказал Сашка. — Вы уберите эту... занавеску. Я хочу посмотреть, что там творится...

— Нет-нет, нельзя...

— Скальпель! — перебил их разговор резкий голос хирурга.

Саша сжался, ожидая страшной боли — разрывающей, отдающей в позвоночник. Но ее не было, только короткие, резкие прикосновения, словно врач просто щипал, дергал онемевшую плоть.

Лязгали, стучали об эмалированный поднос хирургические инструменты. Звуки казались холодными, отточенными. Они не походили на чавканье смазанного редуктора, на звон хорошего топора, на лязг передернутого затвора.

— Зажим! — говорил хирург, и голос его звучал глухо сквозь марлевую повязку. — Тампон, еще зажим!..

— Вовремя тебя привезли...

Сашка промолчал, ожидая продолжения, но у того что-то не получалось, он тяжело дышал, позвякивая инструментами. Наконец сказал:

— Еще бы сутки, и можно было не возить...

— Больно, — сообщил Сашка таким тоном, каким говорят «жарко», «темно», «пересолено».

— Будет еще больней, — сердито откликнулся хирург.

— Почему?

— Слишком долго ты, парень, в своей палатке отдыхал... — Он остановился, и сестра быстро вытерла ему пот со лба, потом тем же тампоном, осушила лицо Сашке.

— Слушай... земляк... может, дашь мне общий наркоз? Есть же у вас маски, эфир этот... Досчитаю до десяти, усну — и делайте со мной все что хотите.

— Может, потерпишь? — сказал хирург, и голос его тоже прозвучал просительно. — После наркоза тебе двое суток отходить придется, да и лишняя нагрузка на сердце тебе ни к чему...

— Суки! — неожиданно звонко сказал Сашка. — Обещали полчаса — и никакой боли, а сами привязали к столу и мучаете второй час. Я же все вижу — вон часы на стенке!

Ему не ответили.

— Нет, ну какие вы все же... — начал Сашка.

— Тихо! — властно перебил его врач. — Ты можешь болтать все что угодно, но только не дергайся.

Сашка затих.

— Не закрывать глаза! — услышал он резкий голос. — Сестра, посмотрите, что с ним.

— Пульс — сто восемьдесят, давление — сто двадцать на сто сорок. Парень, дай я тебе губы водой смочу...