Похвала сладострастию - [8]

В наслаждении есть некий реальный, осязаемый, непреходящий элемент божественного — во всех смыслах и оттенках этого слова. Его можно постичь, можно ощутить; он обладает конкретной природой, относительно которой невозможно обмануться.

То, что для одного является лишь удовлетворением естественной потребности, для другого становится возможностью развить в себе выдающиеся способности. Если для одного плоть вызывает восхищение своей первозданной чистотой, то для другого главное ее очарование будет заключаться в тех картинах, которыми ее облекает его воспаленное воображение. Для тебя твои деяния окружены подземным мраком Тартара, тогда как для меня они вознесены на сияющие высоты Олимпа и насквозь пронизаны божественным присутствием. Плоть способна вызывать как ужас, так и восхищение — всё зависит от взгляда или от состояния души того, кто созерцает ее или заключает в объятия.

Эротические сны

В моих снах мне случалось принимать участие в волшебных играх, каких реальность никогда не предлагает. Я наслаждался удовольствиями, которые только во сне возможно пережить и не умереть — или не утратить полностью все представления о сдержанности.

Это было вчера ночью. Мне снился лес, окутанный чем-то вроде золотой мишуры, где после долгого ожидания, почти в самый момент пробуждения, мне предстал раскинувшийся на земле, словно всецело предающий себя мне во власть, молодой человек невероятной красоты, которую здесь, на Земле, можно увидеть разве что на расписном плафоне Сикстинской капеллы или под сводами из переплетенных ветвей в Королевских садах. Мое удивление сменилось восторгом, затем к нему добавилось стремление к действию — если вначале восхищение парализовало меня, заставив полностью забыть о себе, то недолгое время спустя ко мне вернулось самосознание, а вместе с ним — свобода движений. Эндимион (это не мог быть никто иной) закрыл глаза, чтобы меня не смущать. Его голос повелел, чтобы нас оставили одних. После этого взглядом, едва пробивавшимся сквозь неплотно прикрытые веки и бахрому ресниц, он потребовал от меня ласки, и я почувствовал, как он скользит в моих руках, прижимается к моим ногам, соединяется с моей плотью столь тесно, как никогда мне не доводилось испытывать наяву. Полностью слившись, сплавившись в единое целое, наши тела разворачивались, соединялись, сплетались, словно кольца гигантской змеи, то сжимаясь в плотный ком, то распрямляясь и вытягиваясь подобием морской звезды или громадной орхидеи, простирающей свои фантастические лучи во все концы Вселенной, вплоть до самых глубоких бездн.

С тех пор все мои чувства, все мои поступки окружены ореолом света, который озарял меня в том сне — я словно побывал в раю. Я до сих пор не знаю, кого там встретил, но в полной мере ощутил всю нежность этого существа, недосягаемого в здешнем мире и оказавшегося доступным в иной реальности, с которым я разделил наслаждение. Отныне у меня не осталось ни желаний, ни сожалений. Стоит лишь мне закрыть глаза — и я вновь отыскиваю в себе более реальные, чем воспоминания, следы его нежданных ласк.

Он постоянно возникает у меня перед глазами, словно не хочет, чтобы я смотрел на кого-то еще, и я продолжаю жить с ним в столь тесной близости, в какой никогда не жил до этого ни с кем. Плотность, цвет и тепло его кожи, очертания его тела, выражение его лица, его запах — все это для меня ощутимо, даже в большей степени, чем обычно бывает все то, что приходит к нам из потустороннего мира.

Он неотделим от меня, я — от него. Я хочу сказать, что все мои чувства поглощены им одновременно — я буквально им дышу. Мои руки не могут перемещаться в пространстве без того, чтобы натолкнуться на него, глаза — открыться без того, чтобы он тут же предстал моему взору, словно пейзаж, окружающий меня со всех сторон, заключающий меня в себя. Стоит мне прислушаться, как я улавливаю его дыхание, слышу его голос — и мне кажется, что я для него являюсь объектом той же самой неослабевающей, абсолютной одержимости. Для него нет иного горизонта, кроме меня, — и для меня нет помимо него ни горизонта, ни будущего. Мы ничем не ограничены, кроме друг друга, и нигде ничего не существует для нас, кроме нас двоих.

Я замечал множество раз: ничто другое так не усиливает мою чувственность, как некоторые хвори, вызванные расстройством пищеварения или печени и сопровождающиеся мигренью. Тут же мое сознание заполняется образами, распаляющими похоть. Для этого достаточно любой мелочи — тени на стене, пятна на потолке, складки на занавеске, узора на ковре. Роза превращается в непристойную деталь, вокруг которой разворачивается целая вакханалия. Я думаю, нечто подобное скрыто присутствует в узорах, созданных самой Природой, нашей матерью и нашим лекарем, для того чтобы исподволь побуждать нас заниматься любовью, поскольку ничто не пробуждает к жизни телесный механизм столь успешно, не взбадривает его лучше, не сообщает такую слаженность всем его движениям и не развеивает дурное настроение с такой быстротой — спустя недолгое время я полностью исцеляюсь.

Состояние нашей печени оказывает не меньшее влияние на некоторые обонятельные галлюцинации, чем работа желез внутренней секреции — на красоту лица или тела, невольно приковывающих взгляд. Так, наблюдая более или менее пристально за работой своих внутренних органов, человек становится сам для себя источником многочисленных удовольствий.