Похвала сладострастию - [5]

Одно наслаждение сменяется другим, и вот наконец я чувствую себя так, словно с меня заживо содрали кожу — восхитительное состояние, наиболее близкое к экзальтации, если только сохранять толику Мудрости, позволяющую им управлять.

— Только это для меня по-настоящему ценно в жизни.

— Ах, вот как!

Истинно королевский Дар, как мне кажется, — изначальная способность ко всему, что делаешь или хотел бы сделать; мастерство, которое позволяет легко справиться с любой ситуацией, сколь бы непредвиденной, необычной или опасной она ни была.

Для его обладателя каждое препятствие будет очередной возможностью продемонстрировать свою силу или свое достоинство.

Например, в удовольствии: каковы бы ни были обстоятельства и партнеры, которых оно предлагает, — в любом случае оно предоставляет шанс совершить невозможное.

Наслаждение не менее ценно своими поражениями и проигрышами, которые оно позволяет предвидеть, смириться с ними или избежать их, чем победами, которые оно дает нам возможность одержать, увлекая нас за собой, словно бурный поток, в котором невозможно остановиться — иначе это будет означать, что оно закончилось.

Чувствовать себя «проигравшим» порой небесполезно — это своеобразный противовес некоторым триумфам. Момент, когда равновесие нарушается, благоприятен для того, чтобы коснуться дна, а затем, оттолкнувшись от него, снова вынырнуть на поверхность и дождаться, пока равновесие восстановится.

Стыд — обратная сторона славы. Тот, кто не отважится заглянуть в бездну, упустит самую захватывающую возможность познать себя всецело.

Ничто не придает взгляду и жестам больше достоинства, а всему облику — значительности, даже величия, в той же мере, как благородная истомленность после наслаждения — если только оно не выпивает из вас все силы.

Невинность удовольствия

Первый и единственный долг, который у нас есть, — быть счастливым в любых обстоятельствах: это лучший способ воздать почести богам и явить людям пример для подражания, более полезный, чем вид счастья как такового.

Зла не может быть в счастье, радости, удовольствии — оно лишь в несчастьях и страданиях, не зависящих от нас; однако плохое настроение, грусть, зависть — всё это мы можем изменить.

В тот день, когда я окажусь в беспомощном состоянии, предшествующем смерти, меня утешит воспоминание о былых радостях. Люди из слабости совершают ошибку, отрекаясь от того, что когда-то любили, когда оказываются этого лишены. Сожаление — не что иное, как самая низкая форма неблагодарности, род лицемерия, наносящего оскорбление самой жизни.

Сожаление уже веет над желанием, прежде чем обрушиться на наслаждение, в котором оно становится червяком, выгрызающим изнутри прекрасный плод.

Трудно сохранять равновесие; еще более сложное искусство — избегать и излишней строгости, и излишней распущенности, будучи не чуждым ничему из того, что составляет и величие, и одновременно слабость человеческой натуры.

Все те, кто предается удовольствию без всякого почтения к нему, унижают его больше, чем те, кто его порицает и от него воздерживается.

Поскольку нет и не было ничего более изысканного, чем наука удовольствия, некоторые ограниченные святоши предпочитали нарочно подвергать себя всевозможным трудностям и опасностям. Они называли удовольствие злом, а некоторые способы наслаждения — пороками. Разумеется, их малодушие не позволяло им выйти за пределы этого полного и заблаговременного отречения, которое есть худшее из святотатств, ибо не признает самого главного из божественных даров.

Не кощунство ли — сказать «нет» другому существу? увидеть недостачу там, где присутствует избыток? И что есть добро, если все наиболее захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла?

Я и сам долгое время считал себя грешником, и мне довелось испытать муки того, что я назвал «падением».

Отныне слово «ад» имеет для меня совсем иной смысл по сравнению с тем, что я придавал ему раньше. Если рай похож на понимающую улыбку (а понимание всегда сопровождается добротой), то ад для меня — не более чем раздражение по поводу предвзятости тех, кто развенчивает тело, тогда как оно есть источник самых сильных наслаждений, самых захватывающих встреч. Я всеми силами старался разрушить все запреты, в моем представлении угнетающие плоть.

Моя лилия одержала победу над точившим ее насекомым. Почти всем лилиям приходится бороться с этим невидимым врагом, крошечным драконом, который с самого их рождения поселяется в них, грозя пожрать их сердце. Они становятся уверенными в своей победе только после того, как вырастают до определенного уровня, достигаемого с большим трудом, — но с этого момента навсегда преодолевают ту незаметную опасность, которую носили в себе и которая отныне не может причинить им никакого вреда. Superaverunt[1]. Они оставляют ей свои уходящие в землю корни, в то время как цветы распускаются во всей красе, великолепные и неуязвимые, вознося аромат к небесам.

Удовольствие — предохранительный клапан, необходимый для слаженной работы всех органов, чьи функции оно помогает им выполнять.

Я не хочу устраивать судебный процесс с самим собой по поводу всех моих поступков. Когда я позволяю себе такие поступки, которые невозможно объяснить, разрешить или оправдать, для меня имеет значение лишь то, как я себя поведу.