Утро следующего дня Максим встретил в гостиничной постели и сказал себе: «Сегодня, кровь из носа, надо приискать комнату в частном секторе. Хорош кормить отельерных кровососов!». Перед сном он разложил свои деньги и насчитал 943 рубля. Это вроде бы и немало (Надеждин пообещал ему платить для начала 50 рублей в месяц — с доплатами в случае увеличения тиража), но для поддержания даже внешности дворянина вряд ли надолго достаточно. Умываясь над раковиной, он посмотрел на себя в небольшое настенное зеркало и ужаснулся: щетина-то за ночь выросла! И что теперь с ней делать? Осмотрев ворот рубашки, еще более помрачнел: несвеж он, явно несвеж! То-то эти черти, джентльмены, имели по дюжине одинаковых рубашек! Шейный платок (то бишь галстух) ворот прикроет, но как показаться тому же парикмахеру? Не-ет, надо приобретать бритву, помазок и прочие прибамбасы! И надо купить все-таки часы: такой вроде бы барин, а время у кого попало спрашивает… Оставаясь в халате, Городецкий выглянул в коридор, никого не обнаружил, пошел искать какого-нибудь служащего и наткнулся на вчерашнюю бабу.
— Подскажите, ради бога, — взмолился он, — нет ли при гостинице парикмахера?
— Есть, как не быть, — обрадовала его баба. — Вам побриться надо? Щас я его пришлю…
Через час Макс Городецкий вышел из гостиницы в отличном настроении (со свежей физиономией, в начищенных туфлях и даже в новой рубашке, которую ему продал втихаря швейцар по наводке парикмахера) и направил стопы к Москворецкому мосту и далее в Гостиный двор Китай-города. Здесь нашлось все: и складная бритва Шеффилд, и помазок, душистое цветочное мыло, одеколон, а также часы-брегет (карманные, но плоские, с новомодной мельхиоровой цепочкой), лайковые перчатки светлые и темные, трость с бронзовым набалдашником и темный цилиндр-шапокляк (то есть складной).
Приобретя все это, Городецкий безвозвратно ощутил себя джентльменом и пошел вновь гулять по улицам и бульварам Москвы. Перчатки он, впрочем, надевать не стал, трость сунул подмышку, а сложенный шапокляк нес в руке. Вдруг брегет его зазвонил, оповещая о наступлении обеденного часа. В то время он как раз вышел по Тверскому бульвару к Страстному монастырю и вдруг вспомнил об «Элиз» и Кате. «Не позвать ли их на обед? — пришла мысль. — Девушки они непосредственные, надеюсь мне обрадуются, настроение поднимут…». И он решительно свернул на Тверскую, надев для пущей важности шапокляк. Они встретились на лестнице, ведущей в ателье: девушки как раз из него выпорхнули.
— Здравствуйте, сударь, — растерялась Лиза, встретясь взглядом с Городецким.
— Лиза! — воскликнула Катя. — Да ведь это наш Максим!
— Я самый, — подтвердил он, снимая шляпу. — Пришел узнать, не возьмете ли вы меня с собой обедать.
— Мы как раз собрались в немецкий виртхаус, — сообщила Катя. — Там кормят вкусно, а берут по-божески. Но публика все больше наша, мещанская.
— Ой боюсь, боюсь, — заулыбался Максим. — Там у вас наверняка есть обожатели, как бы они мне бока не намяли.
— Вообще-то на Лизу в обед постоянно один то ли купчик, то ли приказчик притязает, — сообщила чуть растерянно Катя.
— Вот еще! — вспыхнула Лиза. — Очень мне нужны его притязания!
— Ну и хорошо, — заключил Городецкий. — Втроем мы как-нибудь от купчика отмашемся.
Войдя в виртхаус, попаданец поразился: было полное ощущение, что он попал в Баварию. Высокий деревянный потолок столовой пересекали мощные балки, подпираемые узкими квадратными столбами с укосинами.
Под потолком висело стилизованное тележное колесо со свечами по кругу (днем, конечно, потушенными). В торце зала находился большой камин, сложенный из грубого камня, пред которым было смонтировано деревянное вытяжное устройство для дыма. Сбоку от камина находилась стойка хозяина, к которой с потолка свисало множество колбас и окороков. На краю стойки торчал кран, из которого хозяин (кряжистый краснолицый мужик лет пятидесяти) разливал в кружки пиво. Перед стойкой стояло несколько стульев — для любителей поболтать с хозяином. Столы для обедающих стояли в нишах между столбами и были обставлены с длинных сторон скамьями с высокими деревянными спинками. К ним то и дело сновали две подавальщицы в разлетающихся красных юбках, пестреньких коротких лифах и белейших сорочках, открывающих наполовину пышные груди молодух.
— Вот это сервис! — произнес Максим. — А ведь у вас, мои милые, тут должны быть постоянные места?
— Конечно, — ответила Катя. — Вон за тем столом, у окна.
— Для меня приставной стул найдется?
— Пока он не нужен, — сказала Лиза. — Места еще не вполне заняты. Но поспешим.
