Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика - [2]

Итоговый комплемент Илье Львовичу я хочу сказать в виде старомодного: «Браво!».

Елена ШЕЛЕСТОВА

Глава 1. Похищение Додика Берлянчика

Берлянчика похитили из больничной палаты прямо в чём он был: в застиранных байковых штанах на резиночке, трижды завязанной уз­лом, чтобы они не падали с него; в пижамной куртке с одной поломанной пуговицей и французской булавкой вместо другой и стоп­танных войлочных шлёпанцах. Его разбудили среди сна, залепили рот пластырем и вытащили через окно первого этажа. Всё было сделано так тихо, легко и быстро, что сосед Додика по палате Алик Горчак, уви­дев какие-то тени в лунном проёме окна, сладко зевнул: «Додик, ос­тавь мои сигареты!» — и снова тяжело захрапел. Он, очевидно, решил в полусне, что Берлянчика уносят ангелы вместе с его пачкой «Маль­боро».

В больнице Горчак оказался не столько по причине разных не­дугов, как в силу семейных обстоятельств. У него была ревнивая же­на, взявшая под контроль каждую его свободную минуту, и поэтому он с радостью лёг в больницу за компанию с Берлянчиком. Здесь он мог спокойно находиться в обществе симпатичных сестричек, не опа­саясь изнурительных скандалов. Накануне его готовили к рентгену и должны были очистить желудок, но не нашли наконечника для клиз­мы и предложили купить его за наличные. У больного такой суммы не нашлось. «Позвольте, — удивился врач. — Я знаю, что вы генеральный директор акционерного общества «Монако»?!

— Да, — ответил Горчак. — Но я не держу наличных денег. Инф­ляция! У меня всё в материалах, всё в товаре…  Я могу дать вам обои, трубы или женские колготки...

Теперь он спал беспокойным сном, встревоженный теми кабаль­ными условиями, на которых согласился делать клизму. А Додика уса­дили в белоснежную «Хонду» и, петляя между домами и боковыми улочками, вывезли в какой-то глухой дачный район.

Машина остановилась у старинных металлических ворот с кован­ными пиками и вензелями, которые были украдены в доме на Пушкинс­кой. Это было красивое трёх­этажное здание, которое ещё при первом чтении проекта «Закона о приватизации» радовало глаз своими пузаты­ми балкончиками, сандриками и лепными карнизами, но уже к концу дебатов в парламенте, пришло в аварийное состояние: теперь оно стояло с проломанной крышей, заколоченными окнами и зловонной под­воротней, в которой среди хлама и мусора бегали ленивые нувориши-коты.

Двое дюжих молодых парней вытащили Берлянчика из машины и, подхватив под руки, легко, как перышко, понесли в двухэтажный особняк. В воздухе пахло сыростью, и стоял йодистый запах прелой листвы и гнилого ореха. Додик плыл над цветочными клумбами, мыча залепленным ртом, поджав ноги в стоптанных шлёпанцах и усиленно потирая пятку о пятку — таким образом он грел полуголые конечнос­ти, надеясь спастись от простуды. Его внесли в помещение, очевид­но, спальню, и бросили на узорчатый паркетный пол. «Что с ним ка­нителиться? — сказал один из парней. — Давай тюкнем по голове и выбросим в море!»

«Успеется!» — ответил второй. Он проверил надёжность оконных решёток и, пнув Берлянчика ногой, спустился к машине, уведя това­рища за собой. Додик услышал двойной поворот ключа в бронированной двери и обессилено растянулся…

Теперь мы вернёмся к тем причинам, которые привели Берлянчика к этому ужасному финалу.

Глава 2. ПЕРВЫЕ РЫНОЧНЫЕ ГРЁЗЫ ДОДИКА БЕРЛЯНЧИКА

Великий пафос перестройки, всколыхнувший восторженные души передовой и демократической части страны, ярче всех выразил сосед Додика Берлянчика по лестничной клетке, городской бандит и вышиба­ла Костя Кацап. «Если рынок, — говорил он, загадочно щурясь и сверля воздух узловатым пальцем, — то, значит, у людей появятся деньги и, значит, будет, что у них отбирать. Додик, я правильно рассуждаю или нет?»

— Конечно, Костя! — согласился Додик и подумал о том, что бедный вышибала, охваченный надеждами на светлое семейное будущее, стал невольным выразителем дум целой исторической эпохи. В ту пору лучшие умы страны, осознавшие необходимость перемен, мучились от явности средств их осуществления. С тонкими вольтеровскими усмеш­ками они роняли свои мысли в Останкинский эфир, из темноты которо­го эти истины возвращались национальной междоусобицей, смертью, нищетой и разгулом бандитизма. Душа человеческая, измученная лю­бовью к ближнему и стремлением к светлым идеалам, захотела крови, секса и денег. Услышав: «Рынок! Права человека! Свобода! Демокра­тия!» — строитель великого коммунистического завтра с радостью забросил это скучное занятие. Он тут же сменил газету «Правда» на «СПИД-инфо», а кодекс трудовой морали на оружие. По прошествии нескольких лет умные и насмешливые лики наших пророков стали исче­зать с голубых экранов, оставив страну в диком и смрадном переходе к изобилию.

Именно в эти годы хмельных рыночных надежд Додик Берлянчик сблизился с семьёй Газецких. Вечерами у Газецких собирался шумный деловой люд. Тут можно было увидать родственников из Австралии, оружейных дилеров из Москвы, перекупщиков меди из Прибалтики, смуг­лых обувщиков из Еревана и наших местных горластых воротил. Тала, жена Газецкого, занималась кофе и гостями далеко за полночь, а за­тем спала до часу дня, оставив без завтрака дочь и мужа, который влетал ураганом на обед, гневно тряс огромным и пустым чревом и требовал развода.