Поход на Царьград - [10]

Такая собака нужна была Доброславу Клуду.

И вот некоторое время назад, будучи по делам тиуна в Херсонесе, Клуд узнал от одного велита[11], которого звали Лагир, как получить такую собаку. Надо породистую суку в начале весны, когда у волков начинается гон, мучить до тех пор, пока она, взбешённая, не оборвёт цепь и не убежит в волчью стаю. Конечно, есть при этом определённый риск: если во время гона все волки разбиты по парам, они сожрут её. Но, как правило, всегда находится волк без подруги, он-то и покроет домашнюю собаку… А вот щениться она обязательно вернётся к дому своего хозяина, позабыв все обиды и унижения, а может быть, просто и не вспоминая их. Ведь она теперь мать, и отныне всё её внимание сосредоточено на своём потомстве. Чего не сделаешь ради детей своих!

Так, говорил Лагир, велит, алан[12].

На другой день после драки Доброслава с пастухами Бука оборвала цепь и, озлобленная, голодная, оскалив пасть, прыгнула за угол избы, потом в овраг, вымахнула из него, на секунду-другую остановилась на краю, снова оскалилась, зло прорычала в сторону избы Клуда и кинулась в степь с заплатами грязного, уже начавшего таять снега.

Клуд видел злобный оскал зубов Буки, удовлетворённо улыбнулся и повесил на прежнее место сплетённую из семи ремней плётку.

А собака бежала по разжиженной крымской степи до тех пор, пока вдали над холмами не взошла луна. Буку донимал голод, но она знала, что днём ей не удастся утолить его: в ней проснулись дремавшие дотоле дикие инстинкты её древних сородичей, которые подсказывали, что на верную охоту надо выходить только ночью.

И когда взошла луна, она замедлила бег и огляделась. Бука находилась рядом с селом виноградарей. Возле одного высокого дома с террасой и каменными хранилищами она увидела двух солдат — велитов. Их вооружение состояло из небольшого щита, меча и дротика. Головы солдат были защищены кожаными шлемами. Велиты сидели на каменных ступенях крыльца и о чём-то болтали. Дом принадлежал тиуну, и эти двое охраняли вход в него. Бука сразу узнала и это крыльцо, и эти хранилища, всегда наглухо запертые. Всякий раз, когда Клуд выходил из дома, он чесал Буку за ухом и кормил с ладоней кусками пшеничной лепёшки. От рук хозяина тогда пахло пережжёнными травами…

Несмотря на поздний час, на крыльцо вышли красивая женщина, одетая в столу[13], и важный господин. На нём была тога — длинный плащ без рукавов, белеющий при ярком лунном свете. Велиты вскочили разом со ступенек и вытянулись. Это были сам тиун и его жена.

Бука обострённым чутьём поняла, что здесь сейчас не придётся поживиться: в хранилища ей не проникнуть. Надо бежать на край селения, к домам победнее, похожим на жилище тиуна, но с более узкими деревянными клетями и хлевами, в которых, она знала, спят овцы и домашние гуси и куры.

Но залезать во двор и делать переполох ей не пришлось: на счастье, в овражке она наткнулась на спящих гусей, не загнанных на ночь из-за беспечности хозяйки или хозяина. Бука бесшумно задавила сразу двух и, оттащив их подальше от села, съела одного за какой-то миг. Насытившись, она унесла другого в кусты и уснула. Утром доела и этого. Потом кинулась в степь.

Бука сразу почувствовала, как после сна и еды удесятерились её силы — уже не болела шея, почти сутки назад перехваченная цепью, на груди и ногах мышцы приобрели прежнюю упругость, в глазах появилась зоркость и опять обострился нюх. Как хорошо вот так свободно бежать, легко и мягко касаясь лапами земли, вдыхать чуткими, подрагивающими ноздрями уже смягчённый весенней теплотой холодный воздух, бежать, совсем не ощущая тяжести своего тела…

Она свернула в лощину, тянувшуюся к небольшому леску, быстро преодолела её и выскочила на небольшую горку, поросшую молодыми дубками. Остановилась. Уже рассветало.

Над деревьями появились синие грязные полосы. Они были похожи на разъезженную санями зимнюю дорогу, по которой любила она гнаться вслед за хозяйскими лошадьми. Тогда для Буки всё было просто, понятно и мило: и исходивший потный запах от бегущих лошадей, и беспечный вид Клуда, разлёгшегося в пошевнях, и тянувшиеся за ними бесконечными лентами полозные следы.

А теперь этот бег всё дальше и дальше от избы хозяина… Но сейчас Буку тревожило и другое чувство, не сравнимое ни с каким другим, оно было посильнее, чем обида и злость, и влекло в неизвестность. Ей хотелось ласки, доброты и тепла.

И она повернула в ту сторону, откуда поднималось солнце. Оно вставало из-за холмов, поросших туей, дубом, берёзой, иглицей, можжевельником, кизилом, ладанником и земляничным деревом, или бесстыдницей[14]. А чуть левее холмов возвышались горные хребты, которые были уже покрыты буком, ясенем и длинноствольными соснами — любителями высоты и света.

В здешних местах Бука бывала с хозяином и знала, что тут тычет река. Люди называли её Индол, и если бежать по её берегу навстречу солнцу, то можно достичь большой крепости. Обогнув её, выскочишь на скалу, состоящую из двух известняковых голов, похожих на верблюжьи горбы, и тогда увидишь море. Волны нежно плещутся в тихую погоду у скалы, обдавая жемчужными брызгами её зелёные от водорослей и мелких ракушек камни. Вот там и тепло… И может быть, там доброта и ласка…