Похитить Похитонова! - [38]

Горячие закуски были обещаны в гостиной. Вите пришлось покинуть столовую, так и не рассмотрев всё как следует.

– Ну уж здесь-то давай уже выдай весомый комментарий искусствоведа, – шепнула Холмская.

– А ты слышала фразу: «Молчи, чтоб казаться умнее»?

Витторио вторично был неверно понят и облит волной порицания.

В каждой последующей комнате картин становилось больше. Если бы на них были изображены нимфы и сатиры, можно было бы предположить, что они размножаются обычным способом. Но по берегам масляных морей гуляли то чинные буржуа, то просто ветер.

Дана отошла за ширму, где до поры до времени скрывался сервировочный столик. Вместо того, чтобы выкатить его, она заглянула в щель между створками. Приятно следить за Холмской, будучи защищённой от её глаз.

Зевает. По-львиному лениво, при том ни на миг не расслабляя напряжённое жало. Пальцы властно покручивают стакан. Рыжая, белокурая, синевласая, чернокудрая, постоянно новая, всегда опасная персона.

Сидя в музейном кресле, оттяпанном у Холмской, Скоблидюк загривком чуяла, что победила на самом деле её соперница.

Экспонаты ненавидели кураторшу.

Отказывались разговаривать с ней.

Злобно таращились с разных сторон, когда она задерживалась в здании одна.

(Сатана, если кончатся аттракционы на кругах Ада, дарю тебе идею оставлять грешников навечно наедине с их земной работой.)

Все знали, что самозванка не справляется с обязанностями.

Все.

Главное, Холмская знала.

На это красноречиво намекали её брови – грозные стрелы возмездия – а также тембр голоса. О чём бы она ни говорила, воровке казалось, будто Вера диктует письмо. Его сейчас допечатают на сталинской машинке, отправят куда следует, и Скоблидюк придёт конец.

Колесо скрипнуло. Дана вкатила стол с изящной длинной ручкой.

– В кино на подобных столиках обычно ввозят оружие, чтобы убить главного героя, – усмехнулась Холмская. – Под этой крышкой пистолет или какой-нибудь бумеранг.

Попала! Приглашающая сторона действительно считала издевательский званый ужин своего рода бумерангом.

– Она планирует убить меня камбалой! – захлопала в ладоши Холмская, когда из-под сферической крышки вынырнул клуб пара с рыбным духом, и обнажились круглые трупики. – Гости будут вставать возле расстрельной стены, а хозяйка будет швыряться насухо зажаренной камбалой, попадая, разумеется, в произведения искусства.

Витторио трогал острый край плавника и почти верил, что напарница предлагает всерьёз.

Скоблидюк трогала веко, усмиряя нервный тик.

– Внемлите здравому смыслу, милочка, – поучала её Холмская. – Раз взялись устраивать приём, вы обязаны выдержать его в единой стилистике. Начали с летающего канапе, так давайте продолжим летучей рыбой.

– Это не летучая рыба, – вяло воспрепятствовала Дана захвату инициативы.

– Сейчас будет летучая. Ну не есть же её в самом деле! – расхохоталась вегетарианка.

– А вот Виктор употребляет рыбу, и он не откажется…

Но Виктор уже зажал зажаренный диск между пальцами и проверял, сподручно ли бросать с лёгким наклоном. Он отлично видел три картины Похитонова, оставалось рассчитать, куда целиться, чтобы нанести минимальный урон культурному наследию и максимальный – культурной хозяйке. Резвый артиллерист не был на сто процентов уверен в своей меткости, а уж тем более в способности правильно выбрать мишень. Оглянулся на напарницу – ей-то хватило ума обляпать паштетом только подделку под старинную икону, а вот ему ума хватит?

– Хватит! – хватила по столу кулаком Холмская.

Скоблидюк самодовольно усмехнулась. Враг в конце концов потерял самообладание, правда, неясно почему. Но какая разница? Она поправила причёску и произнесла:

– Дорогуша, имейте уважение к антикварной столешнице.

Вера бесцеремонно задрала крахмальную скатерть, чтобы постучать ещё раз. Кисть двигалась плавно, с точным расчётом силы. Маска невоздержанной бестии упала, обнажив холодность профессионала, вместе с ней рухнула последняя надежда увидеть, как эта железная леди поддастся на провокации. Прохладный голос отчеканил:

– Вашей фанерной мебели я не нанесла никакого урона, но фанеру за окном я собственноручно выключу. Лезет и лезет во все форточки, в какую комнату ни зайди. Вы что, сдаёте сарай под караоке?

– Вольфганга Амадея не признала, душенька, – фыркнула оппонентка. – В классике так же хорошо разбираешься, как в ценных породах дерева.

Лёгкое дуновение Моцарта из сада казалось Скоблидюк утончённой находкой. В самом последнем помещении, где количество картин достигало крещендо, заранее были открыты окна, и музыка заливала всё пространство. Чем заливала – пришлось объяснять на пальцах. Или на других частях тела.

– Голубушка, я с вами на брудершафт не пила, однако пропущу ваше подзаборное тыканье мимо своих многострадальных ушей и выполню долг просветителя. Да, ваш любимый композитор писал фоновые саундтреки для трапезы, но с тех пор, как обнародовали его письма, ни один приличный человек за стол с ним не сядет.

Витя опасливо покосился на ломтик лимона, который держал в руке и время от времени посасывал.

Отложил медленно на край тарелки.

Отодвинул её.

Переписок австрийского лабуха он не читал, но с неудовольствием подумал, как это некоторые люди хранят по сто лет кучи бессмысленных слов. Надо сразу после окончания разговора стирать переписку. А то вон какие проблемы – кушать невозможно.