Похитить Похитонова! - [36]

Вера верно угадала слабое место противницы. Зависть к слабости. Нет, скорее зависть к слабым. Снова не то – зависть к тем, кто может себе позволить проиграть. Теперь точно.

Когда в студенческие годы гроза общаги выхватывала смачный шматок из жёлтенького клювика домашнего ровесника, её насквозь пронзала зависть к аристократизму, с которым он выпускал из рук своё по праву.

Отдавали легко. Если за кусок схватилась Скоблидюк, он автоматически считался испорченным; бороться с ней брезговали.

Она могла отобрать краковскую колбасу, плиссированную юбку, репутацию или работу. Только украсть благородную снисходительность ей было не по зубам – и сей факт омрачал счастье бесконечных побед. Жертва неизменно приветствовала палача королевским кивком гордо поднятой головы, но даже если бы удалось выдернуть из неё позвоночник, спина бы осталась невозмутимо прямой, ведь её поддерживало крепкое родовое древо. По крайней мере, так казалось Скоблидюк, у которой за плечами ничего похожего не было. Ох, и повыкорчёвывала бы она все эти столетние дубы!

Уличить красавчика Витюшу в некомпетентности – маленькая радость.

Ущучить зазнайку Холмскую – большое человеческое счастье.

– Что твоя Данка накалякала мне в графе «получатель»!

– Фамилия-имя-отчество.

– На второй строчке.

– Там написано «безработная», ну и что?

– Кто так пишет?

– Скоблидюк.

Определённо, Витюше никогда не понять, на какую наживку клюнула уязвлённая гордость Холмской. Он официально числился помощником отца в фирме – ему без проблем давали любые визы на любые сроки, и двери банков похотливо распахивались в надежде, вдруг он зайдёт оформить кредит-другой. А Холмская с красным дипломом того же факультета безуспешно рассылала резюме да выслушивала нравоучения от разномастных скоблидюк.

– Витя, она же вообще никакого ВУЗа не заканчивала, зато числится в штате глянцевого журнала, ведёт передачу на телевидении и устроилась куратором в музей только затем, чтобы перейти мне дорожку! Теперь она имеет наглость меня обзывать безработной! Хочет, чтобы я трудилась – пусть уступит место! Всё равно музей в упадок привела, просто сидит в тёпленьком креслице, разворовывает остатки фонда!

– И наверняка целыми днями вертится на офисном стуле исключительно назло тебе, – успокоил бурю Витторио.

Неподражаемая улыбка возвращала юность и ему, и всем, кто на него смотрел. Удар молнии отбрасывает в прошлое.

Ты фанатеешь.

Вместо еды и сна у тебя есть музыка.

Тебе ещё совсем немного лет, ты имеешь в запасе полжизни, чтобы мечтать, и полжизни, чтобы воплощать мечты.

Ты круто танцуешь и круто одеваешься.

Ты на олимпе.

Невозможно было не влюбиться в эту улыбку с первого взгляда – и спустя годы не влюбиться опять, увидев её неизменившейся.

– Витторио, мы пойдём туда и вернёмся с викторией.

*

Дана поджидала гостей на крыльце небольшого особняка. Она была в боевом настроении, шерстяном костюме и строгих очках без диоптрий.

Двухместного кабриолета всё не было и не было, зато у кованых ворот вздыбил пыль какой-то самокат. Из дьявольского пируэта вывернулось существо с оранжевой шевелюрой и позвонило в звонок.

Дана не отводила прищуренных глаз, но отпирать не собиралась.

– Эй, – крикнула Холмская что было мочи. – Я тебя вижу, открывай давай!

Устроительница приёма сдвинулась с места лишь тогда, когда на одноколёсном гироскутере с лампочками подкатил Витторио. Рухнул её план пощеголять перед соседями припаркованным на зелёном газоне красным «Лотосом».

– Не узнала что ли? – дружелюбно пожурила рыжеволосая бестия, когда ворота отворились. – Это ж я специально перекрасилась в жуткий твой любимый цвет, чтобы сделать приятное, а ты меня не узнаёшь!

– Насколько мне известно, мы не переходили на «ты», – наконец выдавила дама в колючем костюме.

– О, правда? – с искренним удивлением в голосе хлопнула хозяйку по спине гостья.

– Попрошу вас, – пробормотала Дана, не то протестуя против увесистого шлепка, не то приглашая в дом.

Стерильная прихожая, кремовая, серебристая, бело-золотая, казалось, отчаянно ждала прибытия грязных колёс. С их появлением она стала чуть-чуть больше напоминать жилое помещение.

Скоблидюк распахнула двустворчатые двери и застыла в позе, которую считала изящной, ожидая вздохов восхищения.

– Very good, I must say I’m amazed, – сказала Вера.

– И это всё? – спросил Витторио.

Дана едва сдержала стон. То, что предстало глазам гостей она считала умопомрачительным.

К счастью, у комментария был иной смысл:

– Откуда взялся «very good»? Расщедрись на более пышные эпитеты, Холмская. Тут тянет на «совершенно охренительно»!

Wow-эффект вызывал кусочек комнаты, видимый из прихожей. Точнее, вавилонское скопление картин на стене. Как оказалось, это был лишь крошечный фрагмент колоссальной домашней выставки.

На протяжении недель Скоблидюк собирала по знакомым всё, что было писано на дереве, а когда оказалось мало – и на бумаге, и на холсте, и на виниле, стекле, кровельном железе… Тематическое сходство с работами Похитонова соблюдалось отчасти. Критерий размера отпал полностью – эскизы марок соседствовали с монументальными гобеленовыми триптихами. Пусть рябит в глазах! Попробуй, найди, где тут Похитонов, и есть ли он вообще. Взгляд метался между контрастными клетками, как при игре в дартс. Но здесь велась совсем другая игра – d’arts, и дротик Холмской сразу же попал в цель.