Похищенные часы счастья - [33]

Острое жало угрызений совести больно кольнуло сердце Гюга, когда он посмотрел на ее восторженное лицо. Диана то целиком погружалась в рассмотрение стопок столового белья, которое она пересчитывала с озабоченным видом, то весело смеялась над комичными прыжками крошечного щенка и прижималась щекой к рукаву Гюга, крепко стискивая его пальцы.

Он наблюдал хозяйственную деятельность Ди и мысленно видел ее в своем собственном доме, который по праву принадлежал ей и в который он страстно хотел ввести ее.

С презрительной гримаской смотрел Гюг на маленькую веселую комнатку с ситцевыми обоями и хорошенькой мебелью «под старину», на цветы на окнах, купающиеся в знойных лучах солнца. Он представлял себе свое поместье, огромный дом с потемневшими от времени стенами, старый разросшийся парк и сад, полный роз, окруженный стеной вековых тисов. То была подходящая для Ди обстановка, а не этот пестрый кукольный домик на чужой земле.

Острый прилив гнева снова охватил Гюга при мысли о Гермионе. Недавно он опять сделал попытку убедить ее возвратить ему свободу, послал к ней поверенного с предложением щедрого вознаграждения. Но она была непреклонна.

И теперь он расплачивался за свою прежнюю жизнь с ее мишурными, преходящими удовольствиями.

Угрызения совести терзали Гюга. Он слишком сильно любил Ди, чтобы освободиться от них, и знал, что так будет и дальше. А вместе с тем все казалось так хорошо: Ди пока ни от кого не видела пренебрежительного к себе отношения.

Прямо с вокзала они отправились в тот отель, где Гюг обычно останавливался. Старая хозяйка восторженно встретила его, ни о чем не спрашивая. Ди была принята как его молодая жена, все было просто и ясно. Они не встретились ни с кем, кто мог раньше знать их, обитатели маленького отеля окружали их вниманием, баловали их. Новые платья мадам, подарки Гюга, детально обсуждались всеми присутствующими.

Ди расцвела, словно цветок, нуждавшийся в солнце и наконец получивший возможность купаться в его лучах. Она стала почти красавицей. Воздушные платья, большие шляпы, нитка жемчуга, которую подарил ей Гюг, были последними штрихами, дополнившими ее красоту. Новое очарование появилось в ней.

Ее полная поглощенность Гюгом вызывала всеобщее изумление — ради него она забывала о себе.

— Ты слишком балуешь меня, — сказал он ей однажды.

— Но так приятно чувствовать, что имеешь на это право, — ответила она, нежно прижимаясь к нему. — Ты не понимаешь, как чудесно сознавать, что я одна имею право пригладить твои волосы, когда они приходят в беспорядок, что одна я знаю, в каком ящике ты держишь свои носовые платки, что одна я умею унять твою головную боль… Мне кажется, женщины так уж устроены, — закончила она весело, — они чувствуют себя счастливыми, когда им есть кого баловать. Во всяком случае, я счастлива, что могу баловать тебя, мой дорогой; ты принадлежишь мне, никогда не забывай об этом!

У нее была милая, одной ей свойственная манера перемешивать страстные, поэтические слова любви с самыми обыденными фразами. И Гюг, который знал женщин утонченных, прекрасных, экзотических и никогда не был целиком поглощен ни одной из них, нашел полное душевное удовлетворение в Диане, простой, искренней, не искушенной в делах любви. Ей отдал он свое сердце, ради нее отказался от эгоистических причуд, свойственных его натуре.

До того как Ди вошла в его жизнь, дни часто казались ему пустыми и скучными, несмотря на массу развлечений, их наполнявших! Теперь же все его время было занято наблюдением за Ди, чтением с нею, помощью по хозяйству, по саду.

Эта женщина-ребенок, которую он не имел право называть своей женой, научила его уважать женщину. Ничего в его прежней жизни не было похоже на то, что он чувствовал, когда по вечерам они сидели с Ди в саду и тихо беседовали, каждый раз заново открывая друг друга.

Взгляды Ди на жизнь отличались прямотой и юношеской горячностью, узость и ограниченность были чужды ей. Любовь научила ее той мудрости, которую не успели дать годы.

Когда Гюг уезжал в город, она никогда не спрашивала его заранее, когда он приедет, никогда по возвращении не задавала вопросов о том, где он был. Но он сам спешил обо всем рассказать ей. Он описывал ей свои партии в теннис, Ди с интересом выслушивала его и в свою очередь торопливо выкладывала все мелкие события дня. Когда обо всем было переговорено, Гюг поднимал ее на руки и нес домой через весь сад. Внешний мир, который в ее глазах отождествлялся с Лондоном, словно перестал существовать. Гюг написал как-то своему поверенному и получил в ответ целую кипу писем и деловых бумаг. Он дал их прочесть Ди. Цифры в счетах привели ее в ужас. Гюг смотрел на нее и весело улыбался.

Денежные дела снова заставили его написать поверенному: он просил перевести известную сумму на имя Ди. Ему было неприятно называть имя Дианы, но он был уверен в скромности поверенного и в том, что тот сохранит тайну. Стыд снова охватил его при мысли, что он ставит ее в такое положение, но один взгляд ее глаз, сияющий, полный счастливой любви, прогнал все его мрачные предчувствия. Каким бы ни было их поведение с точки зрения прописной морали, оно выявляло в обоих все, что было в них лучшего.