Похищение Европы - [2]
— Многие в бога не верят. Некоторые делают вид, что верят. В церковь ходят и всё такое. А на самом деле — ни рая, ни ада для них нет. Одно только мясо, кровавое мясо — живое или мертвое.
— У вашего народа есть поэты? — теперь Шурали заговорил с ним на языке дари. — Ты знаешь, что такое стихи?
— Вот смотрю я на эту каменистую степь и чудится мне всякая фигня… — Русский, словно не слыша его вопроса, продолжал лопотать, обильно пересыпая язык арабов словами родного языка, непонятного пока Шурали. Нет, лучше вовсе не смотреть на него. Этот человек, как и многие бойцы ан-Нусры, одержим приспешниками Неназываемого. Шурали отвернулся.
Русский просто хотел привлечь внимание Шурали и потому, наверное, толкнул его под локоть. Шурали уставился на него, пытаясь изобразить на лице преданность и любопытство.
— Ну и рожа у тебя! Волосы чернее вашей проклятой нефти, а глаза, как у старика. Сколько лет воюешь? — русский усмехнулся. — Смотрю я на степь и представляю себе белый сумрак. Знаешь ли ты, брат-пушту, что такое белый сумрак? Нет, ты этого не можешь знать. Так бывает у нас в Тюменском крае, в начале зимы, ближе к вечеру. Смотришь в окно, а там и бело и темно одновременно!
Внезапно он подскочил, замахал руками, задыхаясь воплем.
— Эййй! Ээээ! — хрипел он и пена выступила на его губах.
Шурали прижал к глазу трубу оптики. Действительно, по извилистой грунтовке в их сторону пылил желто-крапчатый «Хамвей».
— Наводи! — хрипел Затычка. — Огонь!
Бородатый наводчик-курд припал глазом к окуляру системы наведения. Шипение, хлопок, металлический лязг, вонь выхлопа. ПТУРС[3] низко прошел над их головами, но русский не только не пригнулся — он подпрыгнул! Неужели намеревался оседлать ракету? Настоящий слуга шайтана!
Шурали не отпускал хамвей из перекрестья прицела. Автомобиль несся на предельной скорости. Траектория его движения точно соответствовала изгибам грунтовой дороги. Похоже, смертник знал о минном поле и, намереваясь непременно донести свой смертоносный груз до их позиции, тщательно избегал обочин. Шурали следил за полетом ракеты. Курд совершил пуск из установки «Милан». Смертник-водитель «Хамвея» заметил момент пуска и резко свернул вправо, спрямляя изгиб дороги. Ракета виляла дымным хвостом, несколько раз меняя направление полета. Шурали через пару секунд стало понятно — она упадет позади движущегося хамвея.
— Мимо! — прошептал он, отнимая от глаза прицел.
— Как же так? Ведь перед нами минное поле! Говорю же, надо бить по грунту. Эй, где гранатомёт?
Он выскочил из траншеи и побежал в ту сторону, где возле бригадной БМП копошились наводчики противотанковых установок. Один из них — туповатый и нерасторопный малый из числа новобранцев — готовил к залпу «Джавелин»[4]. Шурали разметал расчет дарами приклада. Его винтовка с богатым обвесом не успела коснуться земли, подхваченная русским.
— Не нравятся мне системы «выстрелил и забыл»[5]. А винтовка у тебя хорошая. Эй дабл ю. А оптика! Наверное, сквозь землю видишь, э? — русский бормотал, пока Шурали пристраивал на плечо прицельно-пусковую систему. Где-то под гусеничной тягой БМП всё ещё барахтались в пыли двое новобранцев Затычки — штатный расчет «Джавелин».
— Готовься к залпу! — рычал Затычка.
— Огонь! Огонь! — вопили вокруг.
— Ещё погоди немного! — шептал над самым его ухом русский. Шурали оглянулся. Ловкач смотрел в прицел его AW. — Теперь пора! Давай!
Секундная заминка. Цель найдена. Шурали привел в действие пусковой механизм. Хлопок оглушил. Отдача ударила в плечо. Вонь выхлопа заполнила легкие. Перед его глазами возник волчий оскал русского.
— Нет, не люблю я системы «выстрелил и забыл». Но мы с тобой не промахнулись, Шурали!
Ах, как он был прав! Пара медленных секунд — и за плечами его вознеслась разрастаясь дымная гора. Протуберанцы адского пламени пронзали её вдоль и поперек. За восторженным воем товарищей Шурали не расслышал звука разрыва.
— Аллах акбар! — вопили на все лады бойцы бригады Затычки.
— Аллах акбар! — рычал грозный командир.
— Аллах акбар! — повторяли потрескавшиеся губы русского.
— Аллах акбар! — воскликнул Шурали, сбрасывая с закосневшего плеча прицельно-пусковое устройство ПТРК.
Они забрались на броню. Русский достал из кармана куртки недогрызенный початок вареной кукурузы и протянул его Шурали.
— Бери! Пучит меня от местной еды. Хочется настоящего парного мяса. Но не баранины. Она слишком жирная. Ещё хочу вареной картохи. Да, я стал воином Аллаха, но брюхо по-прежнему остается русским, — он говорил в обычной своей манере, посыпая тесто речи приправами из смеси русских и арабских бранных слов.
— Кто ты? — спросил Шурали на языке дари. — Твоё имя Ибрагим Абдула. Я слышал — так называл тебя Затычка.
— Алёша, — ответил русский. — Можешь называть меня и так, пушту. Пусть это будет моим погонялом в этой банде. И ещё мне не понятно. Ты опытный человек — давно воюешь, вот и ответь. Как же так? Мы заходим в Алеппо с севера и должны увидеть трехцветные флаги с двумя зелёными звездами. А что мы видим? Смертника на хамвее? На придурков Башара Асада это не похоже. Они трусливы как шакалы.
Трудно сказать, как сложилась бы судьба простого московского паренька Кости Липатова, ведь с законом он, мягко говоря, не дружил… Но фашистские полчища настырно рвались к советской столице, и неожиданно для себя Константин стал бойцом восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА. Впереди у него были изнуряющие кровопролитные схватки за Ростов-на-Дону, гибель боевых товарищей, а еще – новые друзья и враги, о существовании которых сержант Липатов и не подозревал.
Длинен путь героев-богатырей. Берёт он начало в землях русских, тянется через степи половецкие до Тмутаракани, а затем по морю пролегает – до самого Царьграда, где живёт Елена Прекрасная. Много трудностей придётся преодолеть по дороге к ней. И ещё не известно, кому из богатырей она достанется. Это ведь не сказка, а почти быль, поэтому возможно всякое – подвергается испытанию не только сила богатырская, но и прочность давней дружбы, прочность клятв и вера в людей. Даже вера в Бога подвергнется испытанию – уж слишком точны предсказания волхвов, христианского Бога отвергающих, а сам Бог молчит и только шлёт всё новые беды на головы героев-богатырей.
Тимофей Ильин – лётчик, коммунист, орденоносец, герой испанской и Финской кампаний, любимец женщин. Он верит только в собственную отвагу, ничего не боится и не заморачивается воспоминаниями о прошлом. Судьба хранила Ильина до тех пор, пока однажды поздней осенью 1941 года он не сел за штурвал трофейного истребителя со свастикой на крыльях и не совершил вынужденную посадку под Вязьмой на территории, захваченной немцами. Казалось, там, в замерзающих лесах ржевско-вяземского выступа, капитан Ильин прошёл все круги ада: был заключённым страшного лагеря военнопленных, совершил побег, вмерзал в болотный лёд, чудом спасся и оказался в госпитале, где усталый доктор ампутировал ему обе ноги.
Летом 1817 года на реке Сундже был построен редут Назрановский, прикрывавший дорогу из Моздока в Грузию. Тогда же прибывший на Кавказ генерал Ермолов приказал строить укрепление Преградный Стан. Чеченцы начали проявлять беспокойство. Их набеги русские войска с успехом отбивали, но предотвратить не могли. В столице Ермолова обвинили в том, что он провоцирует набеги. Оставив гарнизоны в укреплениях и на постах Кавказской линии, Ермолов в мае 1818 года сосредоточил у станицы Червлёной около 5000 человек. 24 мая войска переправились через Терек и вошли в чеченские земли.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.