— Составляйте, товарищ капитан, акт приема и сдачи. Я подпишу. А вы можете сегодня же уехать.
— Хорошо! — Земцов подкинул ладонь к козырьку фуражки и быстро зашагал в канцелярию.
Капитан Ромашков вошел в конюшню. Нестеров сидел в станке на разостланной попоне и протирал тряпкой разобранные части затвора. Увидев капитана, вскочил.
— Садитесь, сержант, и продолжайте чистить оружие, — спокойно сказал Ромашков. Опустившись на колени, он прилег рядом на душистое сено.
— Извините, товарищ капитан, вы все время меня называете сержантом, а я младший сержант, да и то с изъянцем...
— Ничего. Будете и сержантом. Сегодня примете отделение. Придется вам поработать вместо заболевшего сержанта Ильина.
— Разве меня могут с такой аттестацией утвердить? — вытирая промасленной тряпкой руки, проговорил Нестеров.
— Будете хорошо работать — утвердят и звание сержанта присвоят. Ну, а с вашей девушкой я сам поговорю. Думаю, все будет в порядке.
— Да я, товарищ капитан, да мне...
Нестеров часто заморгал тяжелыми веками и громко щелкнул какой-то частью затвора.
— Но только имейте в виду: буду крепко спрашивать по службе. — Ромашков дружески взглянул на Нестерова: — Хорошо здесь, даже уходить не хочется.
Ромашков поднялся, отряхнув брюки, зашел в станок, потрепал годовалого стригунка по шее и удалился, оставив младшего сержанта в глубоком раздумье.
Нестеров вспомнил свое первое знакомство с Надей, когда они с Баландиным зашли в ее комнату, и он смутился от ее смеха, лукавых и веселых глаз. Баландин, подмигнув ему, шлепнул ладонью по донышку бутылки со сладким вином. Откуда появилась эта бутылка, Нестеров не знал. Он только видел смешливые Надины глаза, белую, нетронутую загаром шею, спутанную паутину золотистых волос, полуголый овал плеча под лямкой цветного сарафанчика, фарфоровый блеск ровных и крепких зубов, пунцовые губы, которыми она пробовала желтоватое прозрачное вино. От волнения он тогда облил вином гимнастерку, и Надя, подзадоривая, говорила:
— И пить-то не умеешь!
Он не помнил, как очутился с ней рядом, обжигаясь своим упрямым подбородком о ее горячее белое плечо, говорил какие-то сбивчивые слова. Позднее, на гауптвахте, наказанный, сидел без ремня, обхватив колени, терзался от мучительного стыда, с отвращением слушая в темноте храп безмятежно спавшего Баландина. Потом это прошло и потянуло туда еще сильнее. Тогда и порешил покончить все разом и расписаться.
«Ведь срок-то надо отслужить честно, благородно... Муть у тебя, Иван, в башке, муть. Освежи-ка ее поскорее, а то плохо будет!» — перекидывая вычищенный затвор с руки на руку, почти вслух думал Нестеров.
В дверях раздались шаги. Шаркая тяжелыми сапогами, в конюшню вошел плечистый кареглазый рядовой Баландин.
Плюхнувшись на сено, он с нагловатой развязностью спросил:
— С кем это ты тут разговариваешь?
— А тебе какое дело?
— Да так... Подумал, часом, не Надька ли к тебе через забор сиганула?
— Перестань болтать.
— А что? — не придавая никакого значения резкому тону Нестерова, продолжал Баландин. — Да и сено помятое, может, вы тут с ней гнездышко вили? Почем я знаю!
Вертя в руках холодный затвор, Иван потянулся к стоявшему у стенки карабину. Баландин, не замечая этого, по-прежнему продолжал вести себя развязно.
— А кобылу-то все-таки ухлопал? Почему же сначала ломался? Сдался. Эх ты, хлюпик! Отруби ноги-то у кобылы и отнеси своей Надьке на студень.
— А ну уйди отсюда! — Нестеров схватил карабин и рывком сунул затвор в казенную часть. — Уйди!
Баландин вскочил и, встретившись с разъяренными глазами Нестерова, в два прыжка вылетел за ворота и только оттуда, прижавшись к кирпичной стенке, крикнул:
— Да ты что... сдурел?
— Уйди, говорю! — сдержанно и уже менее грозно крикнул Иван. Вспышка гнева так же быстро улетучилась, как и возникла. Даже смешно стало, что так трусливо улепетнул здоровяк Баландин.
— Ты что... совсем спятил, я тебя спрашиваю? Я от него конюшню принимать пришел, а он... Сейчас пойду и доложу старшине.
— Иди, докладывай. Хвали судьбу, а то я бы тебя, наглеца, к стенке пришил...
— Неужто убил бы? — выйдя из своего укрытия, спросил Баландин, с опаской посматривая на раскрасневшегося Нестерова.
— Нужен ты мне... Руки марать! Проверил тебя, труса. Ишь как подхватил. — Иван вскинул на плечо карабин и так громко, на всю конюшню, захохотал, что кони перестали жевать сено и подняли головы.
— Выдумываешь ты все, — опять захорохорился Баландин. — Но по твоим бешеным глазам похоже, что ты убить можешь. Ей богу...
— Вот что, Баландин, — серьезно и строго сказал Нестеров. — То, что было меж нами до сего дня, считай прошло и не повторится. Теперь я возьму тебя в шоры!
— Ух ты, страсть какая! Неужто и Надьку свою решил побоку?
— Мое дело. А о ней, говорю тебе, больше не заикайся.
— Ладно. Не буду. Ступай, тебя старшина ждет.
