Поговорим о странностях любви - [46]

Вернемся к нашим праздникам. В полночь все, кто был свободен, на минутку собрались в ординаторской. Вечно озабоченный ургентный хирург Илюша Хаис, моя операционная сестра Лера, рентгенолог Алифанов, смахивающий на детектива в своих неизменных черных очках — чтобы глаза сразу привыкли к темноте рентгенкабинета, уже слегка отпраздновавший Заремба из реанимации, плотоядно потирающий волосатые ручищи, которые торчат из рукавов застиранного зеленого халата. Чуток посидели, и я спустился к Зарембе.

У реаниматологов комплекс неполноценности: больные к ним попадают без сознания и не знают своих спасителей, поэтому впоследствии не делают никаких попыток их уважить. Заремба тащит больного с того света, но стоит пациенту прийти в себя, как его сразу же переводят в обычное отделение. А если кто и запоминает реаниматологов, то предпочитает поскорее забыть: кому охота вспоминать, что побывал на том свете?

На этот раз у них было довольно тихо, только в углу шелестели искусственные легкие. Там лежал человек после автомобильной аварии. Он уже вторые сутки без сознания. И, похоже, навсегда. Машины столкнулись неподалеку от десятой больницы, но там не захотели его принять: не их дежурство. Плюс нежелание портить лишним мертвецом свою отчетность. Пока его привезли к нам — остановка сердца, клиническая смерть. Успели поставить на искусственное дыхание, но уже началась декортикация (это когда отмирает кора больших полушарий). Стоит мозгу пять-шесть минут остаться без кислорода, и человек уже не сможет двигаться, говорить, понимать окружающих. Если регулярно делать питательные уколы, переворачивать его и обтирать, чтобы не было пролежней, то проживет еще несколько недель, а то и лет. Вечная жизнь. Клиническая жизнь.

Но и здесь, как в настоящей жизни, от трагедии до водевиля всего шаг. Помню одного такого же, после катастрофы, держали в реанимации месяца полтора, почти без всяких шансов, скорее, как наглядное пособие для студентов. Вроде большой, почти в человеческий рост, куклы Анны, у которой тело сделано из упругого пластика: если реанимацию проводят правильно, в жизненно важных точках зажигаются лампочки. А он взял и ожил! Вся больница бегала смотреть на него. Некоторые участки мозга, правда, так и не восстановились, но все-таки человек стал ходить и говорить. Наконец, его выписали и привезли к семье. Заремба объяснил его жене, что тот уже умеет делать, а чему его не удалось научить заново, например, таблице умножения. А жена смеется: «Та вин зроду ее не знав! Тильки три класса закинчив…»

Тот хоть и старик, а все же выкарабкался. Этому всего лет сорок, но — вряд ли. Говорят, прикрыл своей машиной автобус с детьми от КРАЗа с пьяным водителем. Жена ходит под окнами, еще на что-то надеется. Да и как не надеяться? С виду он совсем как живой: сердце бьется, грудь поднимается и опускается. Но энцефалограф тянет безнадежно ровную линию. Социальный мертвец. Стоит выключить аппарат, который дышит за него, и конец, но как решиться на это?

Тяжко работать в больнице, Ванда! Когда-то врач был посредником между больным и богом. Теперь бога нет, и даже заведомо безнадежного больного некому препоручить, разве что другому врачу. Нет больше и простых болезней. Гипертония, так на фоне астмы, диабет — и вдобавок аллергия. Чему удивляться: появились миллионы новых химических веществ, и неизвестно, как они повлияют на все живое. Чтобы разобраться в этом коктейле, нужно быть гением интуиции, как полковник Котя, или опираться на точную науку. Надоело уже который год читать про диагностические компьютеры, которые вот-вот появятся чуть не в каждой амбулатории. Толстые привидения страшнее худых, говорил Гейне.

Мы с Зарембой перекусили, и я пошел к себе. А потом как началось! Стеноз гортани, кровотечение, драка, ожог (от елки вспыхнуло марлевое платье), еще одно автодорожное происшествие — женщина так спешила, что налетела на трамвай (первые ее слова, когда пришла в себя, были: «Майонез не разбился?»). Человек выпал с балкона гостиницы, отравление грибами. Город веселится. А я до утра бегал из отделения в отделение. Минутки не было, чтобы спокойно посидеть и подумать о тебе.

После дежурства пошел к Паше, все равно скоро опять заступать на смену. Его жена меня недолюбливает, как и всё, что отрывает Пашу от дома. Прекрасная женщина, но желание всегда быть правой во всем портит жизнь и ей, и домашним. Она постоянно кого-нибудь воспитывает, а Паше воспитателей хватает и на работе. То и дело они ссорятся, но стоит жене или Пашке-малому приболеть, как в доме наступает мир и благодать.

Для урегулирования обстановки я как-то предложил Паше культивировать дома какую-нибудь не слишком опасную болезнь. Он отказался: мол, от частого употребления это средство потеряет свою умиротворяющую силу. Сошлись на том, что жизнь — штука сложная. У тебя был уже вечер. Дома я поднес Азазелло стопарь валерьянки и повязал ему красный бантик на хвостище. Гулять так гулять!

P. S. Тип, который выпил ацетон, под утро очухался и удрал через окно. Наверно, боялся, что допьют без него.

P. P. S. Целую тебя — первый раз в Новом году!