Поговорим о странностях любви - [10]

Подожди, Томка. Але, это кто? А, бабуля! Что же ты не идешь и не идешь? Ты же обещала в Луна-парк. На блюдцах крутиться. Я что? Я с Томкой играю. Мама ушла. Чтоб она что? К тебе? Быстро? Ага, скажу. А ты пирог больше не пекла? Понятно… Тебе где плохо? Бабуля, ты немножко потерпи. Ложись спать, до утра оно пройдет. А завтра я приду к тебе. Прямо утречком. Что? Маме сказать? Про зонтик? Она забыла у тебя? И что? Тебе плохо, да? Але! Ты где! Але, але! Ты нарочно пропала?

Бабушка-а-а!!!

ПЕРЕД ДВЕРЬЮ Рассказ

Опять этот запах! Клеем, что ли? Или гнилой картошкой? Чувствуешь? Первый признак: только подзалетишь, сразу чудятся запахи. Наверно, ребеночек вынюхивает, что его тут ждет. Да-а… Увидишь: завтра все пройдет. До следующего раза. Ох, господи, до чего же тошно… Сколько на твоих? Еще два часа! Ненавижу ждать. Ну, раньше придешь — раньше уйдешь. У-у, эти стены! Вот же цвет: серые не серые, зеленые не зеленые. Сколько сюда хожу, никак не привыкну. Давит на мозги, правда? Во дворце бракосочетания — там тебе и картины, и мозаика. Зачем? У молодоженов настроение и так — будь здоров! Поставь им вместо мозаики фанеру, не заметят. А здесь сиди с шести утра на пустой живот, жди, пока тебя выпотрошат, и пялься на эти стены. Тьфу! И плакатов-то, плакатов! «Подумайте о будущем своего малыша!» Ладно, подумаем. «Случайные связи опасны». Кто это у нас такой умный? Редактор Л. Коновалова, художник Н. Терентьева. Ясно. Сами-то вы, Л. Коновалова — ни с кем? Плакатики, значит, штампуете, от краски кайфуете…

Чего скривилась? А-а… Ты у нас приличная девушка, у тебя все по любви, а я, значит, оторви и брось? С понтом под зонтом! Слушай, подруга, влипла, так сиди и не чирикай. Ясно? Не нравится моя компания — пересядь. Во-он туда под плакатик: «Мама, я хочу сестричку!» Уважь пацана, а? Опять она за свое: любовь, любовь… Что ты пристала со своей любовью? Тебе сколько, восемнадцать? Могла бы уже скумекать, что к чему. Полный абдуценс! Есть же такие: подавай им любовь, хоть тресни! Ко мне раньше ходил один деловар… Ну, которые варят разные дела. Не то пояса делал, не то халву. Все время прогорал: только во что-то вложится — и крышка! Бегал всегда как угорелый! Двое детей, оба мальчика, жена болеет, сама толстая, ни в одно зеркало не влазит, он ей трельяж купил. Ко мне он тоже бегом-бегом, еще в лифте снимает пальто: вдруг у меня будет настроение? Но все равно каждый раз объясняется в любви: «Тамара, милая!» Вот и ты: «Любовь, любовь…» Лишь бы языком молоть.

Чего уставилась? Ах, да, ты же у нас непорочная дева! Забеременела от святого духа. Погоди, скребанут тебя, сразу весь дух выйдет. Ничего, поплачешь, и айда по новой. Какие там сорок дней, не смеши! Сорок дней справляют по покойникам, а мы, слава богу, еще ого-го! Придешь домой, отлежишься день-два, он к тебе подкатится. Да кто тебя спросит? Этот, что ли, белобрысенький? Тю! А покраснела-то… Думаешь, всегда будет бегать под окнами, выглядывать тебя? Поживете с ним лет пять, черта лысого он тебя пожалеет! Отдай ему супружеский долг до копейки, вот тебе и вся любовь! Да не хлюпай ты носом! Меня и так ломает, а ты тут еще обрыдалась… Вот наказание на мою голову… Заткнись! Нашла время сопли распускать. Боишься? Меня Тамарой звать, а тебя как? Дашей? Перестань, Дашка, ну! Что ли, по первому разу? Тогда ясно. Ну, будет, будет… Хочешь, расскажу, как я впервые поймала Андрюшку? У нас так девчонки во дворе говорили: «Поймать Андрюшку». В смысле: забеременеть. Мальчик такой классный жил во втором корпусе, волосы белые, длинные, глаза — все при нем! Андрюшкой звали, весь двор за ним умирал.

Отвернись! Кому сказала?! Что, что — андрюшек понесли. В ту дверь, в другую. А нам — в эту. Говорила ж: отвернись! Нечего пялиться. Твое дело телячье. Зашла, легла, глаза закрыла и кричи. Небось, ни с кем не договорилась, да? Ну и дура. Сунь им полтинник, пока не поздно. Есть у тебя пятьдесят рублей? Могу одолжить. На здоровье экономить нельзя. На, бери. Теперь они тебе вколют столько — ничего не почувствуешь. Но покричать надо. Вся злость выходит с криком. Если баба сильно орет, базарит, так и знай: ни фига не сделает. Бывает, такую трагедию закатит, весь дом ходуном: «Убью подлеца! Руки на себя наложу!» Накатает предсмертную записку страниц на пять, чтоб все знали, кого винить в ее преждевременной гибели. Даже газ откроет. А потом как вскочит: «Елки зеленые, у меня же на завтра обеда нет!» И поставит борщ на газ. Полный абдуценс.

Я-то? Травилась. Дура была, еще хуже тебя. Первый раз попалась, думаю: все, конец! Сейчас никто из этого трагедии не делает, а тогда — что ты?! Позор на всю школу! Мать убила бы! Снотворного не достала, а уксусной эссенцией побоялась: вдруг не умру, а только сожгу кишки? Думала-думала, развела в бидоне пачку стирального порошка. Как сейчас помню: «Лотос». И выхлебала. У-у, пакость! Заела абрикосовым вареньем, чтоб не так противно помирать, и завалилась на тахту. Все жалела, помню, что платье помнется. Мое самое любимое, синее в белый горох. Шила на выпускной вечер, и на тебе. Не пропадать же, думаю, такое шикарное платье! Легла, сложила руки на груди и представляю: он подходит, а я лежу. Красивая-красивая. Мертвая-мертвая. А он как схватится: «Томочка, любименькая, прости!» А я из последних сил сделаю ресницами вот так: р-раз! И умру. Назло всем. Представляю, а саму мутит! То ли от «Лотоса», то ли от андрюшки, я ж на втором месяце была. Перед глазами круги пошли, звон в ушах… А это, оказывается, моя тетка звонила в дверь.