Поговорим о дыхании. Дар, который мы не ценим - [41]

В Европе во времена Аристотеля греки облегчали дыхание мокрыми губками, совершая ритуальный подъем на две тысячи девятьсот одиннадцатиметровую гору Олимп. А гуманист Франческо Петрарка в 1336 году отважился взойти на тысяча девятьсот двенадцатиметровую Мон-Ванту в Провансе. Им двигало «только страстное желание своими глазами увидеть необычную высоту этого клочка земли». В то время — редкий случай. Правда, за пять тысяч триста лет до того охотники, вроде найденного в Эцтальских Альпах сраженного стрелой «эци», не чурались и трехтысячной высоты, когда она обещала добычу. Но те, кому незачем было карабкаться в горы, предпочитали селиться в долинах. Горы казались зловещими: обиталище богов, гнездо драконов, окаменевшие из-за жадности короли древности, останки несчастных влюбленных. Вплоть до XVIII века большинство европейцев видели в горах не вдохновенные вершины, а препятствие на пути. «Будто они упали с небес или будто их выблевало из самых глубин земли», — находим у философа Томаса Бернета. Восхождение — удовольствие? Скорее проклятие. «Поскольку вас никогда не заставляли идти туда, вы даже не знали, возможно ли это», — утверждал французский историк Поль Вен. И всё-таки тот, кто отважится подняться выше двух тысяч пятисот метров, отправится в неведомое, и не только с точки зрения географии. Симптомы, с которыми приходилось бороться уходившим в горы, были многократно описаны, однако не только основательно не исследовались, но и не считались картиной отдельного заболевания. В книге «Горы головной боли» терапевт Элизабет Саймонс и специалист по высотной болезни Освальд Оельц собрали различные гипотезы, которыми медики и естествоиспытатели пытались объяснить функциональные нарушения: якобы высоты стискивают легкие, разреженный воздух в горах ведет к расслаблению жил, растворенный в крови углекислый газ отравляет ее, горный воздух слишком чист и вызывает лихорадку. И, наконец, путешественники просто пугались: измученные до смерти в пустыне из валунов и льда, истощенные рвотой до того, что и алкоголь больше не идет, — можно ли их винить?

Я судорожно втягиваю воздух носом, будто в последний раз. Что стоит между мной и горами? Только страх высоты или острый приступ высотной болезни? В Альпах я чувствую себя — тут я согласна с Руссо — много здоровее. Терпкий аромат кедров тешит нос, отвесные скалы — глаз. Душа отдыхает. Я определенно Козерог. Но альпинизм мне кажется экстримом — вроде фридайвинга. Мы с Кристофом, моим мужем, уже два месяца в Тироле и по меньшей мере раз в неделю ходим в горы. Уже «отработали» горы Инсбрука, такие как Хафелекаршпитце или Пфримесванд. Теперь я готова к чему-то действительно захватывающему дух: к горе повыше границы 2500 метров, где начинает проявляться высотная болезнь. Вроде Гросвенедигер с ее 3547 метрами — для новых ощущений в самый раз.

Для того чтобы избежать высотной болезни, место, где устраивает ночевку скалолаз, после двух с половиной тысяч метров должно каждый раз находиться лишь на триста метров выше предыдущего. Но главное: подниматься медленно. В идеале — пятьсот-шестьсот метров в день. Наш тур начинается в лесу позади картинной деревеньки Хинтербихль. Крутая тропа следует за руслом ручья, в тени елей между валунами и папоротником, как в одичавшем ботаническом саду, цветут купальницы, дриады и пурпурный ятрышник — вид орхидей. Еще метров через восемьсот — отдых с фрикадельками в «Йоханисхютте». Деревянный дом с широкой открытой террасой расположен на высоте 2121 метр. Будь я слишком предрасположена к высотной болезни, уже стало бы проблематично посмотреть меню. Сетчатка глаза, отвечающая за восприятие света и цвета, — ненасытный пожиратель кислорода. Даже в темноте она продолжает работать на полную катушку и непрерывно требует топлива для обмена веществ. Нейроглобин — белок, как и гемоглобин, транспортирующий кислород. Вначале его обнаружили в головном мозге. Зоолог Торстен Бармистер и специалист в сфере молекулярной генетики Томас Ханкельн, открывшие его, предположили, что он защищает клетки от повреждения в случае кратковременного кислородного голодания, например при инсульте. В 2003 году ученые из Майнца смогли доказать наличие нейроглобина в сетчатке глаза, причем в концентрации в сто раз выше, чем в мозге. Показатель того, насколько чувствительно наше зрение. Если поступление кислорода прерывается, оно страдает первым.

В национальном парке Высокий Тауэрн сегодня прекрасная видимость. Лишь Гросвенедигер — белая вершина вдали — окружил себя облаками. Еще восемьсот сорок метров наверх, используя каменные глыбы как ступени. Пейзаж словно выгравированный. Всё видится острее, выразительнее: струйка выдоха, жар солнца и леденящие порывы ветра, слепящие отблески слюдяного сланца, потрясающая стойкость растений, миллиметровые ягодники на осыпях. Когда идем по снежникам, наши горные трости оставляют россыпь снежных пончиков. Во многих местах намерзшие гребни поверху красные — наверное, цианобактерии. Они напоминают мне, что могучие отроги гор миллионы лет назад поднялись с океанского дна, когда столкнулись евразийская и африканская континентальные плиты. Перед столкновением здесь повсюду было море. Даже в океане чувство одиночества вряд ли было бы сильнее. Лишь однажды мы наткнулись на таких же одиноких странников. Встречавшиеся нам сурки тут же ныряли в свои норы. Только один почему-то остался, не выказывая страха. Я сажусь на землю, жду, не приблизится ли. Он осторожно подходит, лижет на пробу мое колено — может, принял меня за еду? Потом обнюхивает мой мобильный. От возбуждения чихает и усвистывает прочь. На моей руке его сопли. Эквивалент горного крещения, как у моряков в океане?