Погоня в тумане - [23]

Слесаренко почувствовал, как бурной волной прибывает храбрость.

— Пойдем! — Он потянул Мартынова за руку.

— Совсем с точки съехал?

— Пойдем, — твердил заведующий. — В милицию тебя… Потому что… Короче, понял?..

Рядом мирно плескалась Преголя. Мартынов рванулся и толкнул заведующего в плечо. Слесаренко не удержался на мокрой траве высокого берега и рухнул в воду.

От ужаса он даже не крикнул, падая. Преголя в этом месте глубока, и Слесаренко не сразу достал до дна. Отчаянно оттолкнувшись, он выплыл и тогда закричал:

— Тону! Помогите!

С обрыва на него глядел обозленный Мартынов.

— Холодная ванна тебе на пользу. Греби на берег!

Слесаренко закричал еще отчаянней:

— Я неплавающий! Помогите!

Мартынов прислушался, не отозвался ли кто на крик, потом отбежал в сторону и возвратился с обрывком полусгнившего фала — рыбацкой веревки со стальными жилами внутри.

— Я тебе покажу тонуть… Лови!

Он три раза бросал веревку, прежде чем Слесаренко, выбивавшийся из последних сил, ухватил ее. Мартынов проворно закрепил второй конец фала за ствол стоявшего неподалеку каштана и крикнул:

— Выбирайся сам! А еще встретишься, на три метра в землю вгоню. Я беспощадный, помни!

Слесаренко еле выкарабкался на сушу и, упав на песок, заплакал от бессилия и ярости. Но лежать в насквозь мокрой одежде было слишком холодно. Заведующий вскочил и побежал по тропинке.

— Врешь! — ожесточенно бормотал Слесаренко, прибавляя ходу. — Врешь, понял?!

Он выбежал на открытый участок, заставленный полуразрушенными производственными зданиями, и узнал, наконец, куда попал. Это был так и не восстановленный после войны пивной завод. Единственным целым сооружением была здесь кирпичная труба, метров на семьдесят возвышавшаяся над местностью. И к этой трубе пробирался среди руин Мартынов.

На этот раз Слесаренко побежал без крика, чтоб не спугнуть беглеца. Мартынов юркнул в трубу, и когда Слесаренко проник за ним в узкий вход, он увидел в стволе темную фигуру, карабкающуюся вверх по стальным скобам.

— Все теперь! — радостно закричал Слесаренко. — Не уйдешь!

Сверху брызнул сноп света электрического фонарика, послышался удивленный возглас Мартынова:

— Догнал! Вот же настырный.

— Все! — ликовал Слесаренко. — Теперь попался!

С высоты донесся презрительный ответ:

— Я еще не попался.

Заведующий глядел, как все уменьшается темная фигурка. Мартынов достиг вершины трубы и пропал. Заведующего охватил страх, что беглец по какой-нибудь веревке спустится вниз с наружной стороны. Он уже повернулся, чтобы выскочить из трубы, когда сверху донесся язвительный голос:

— Зав! Живой?

— Живой, — нехотя отозвался Слесаренко. Надо было поддерживать разговор с Мартыновым, чтобы хоть слышать беглеца.

— Не простудишься? Ты же мокрый! Уходи, пока не закоченел.

— О себе заботься.

— О себе я позаботился. У меня тепло, светло, мухи не кусают… Убирался бы все-таки, ведь захвораешь!

— Слушай, Мартынов. Ты бы по-хорошему…

— Пошел с тобой в милицию?

— Людей позову!

— Людей здесь не бывает. Кричи, бейся головой о кирпич, заложи и взорви мину — никто не отзовется. А пойдешь искать людей — и я уйду. Но не раньше.

— Сойдешь — жрать захочешь!

— У меня запасов на неделю. Сейчас вот поужинаю, что-то проголодался. А ты как? Выдержишь неделю без еды?

— Выдержу. Ты меня не знаешь. Я железный. Не отступлюсь.

— Похвально. А теперь помолчим, чтоб не портить аппетита.

В стволе трубы сгущалось молчание. Белесое пятнышко неба, вначале еще видневшееся вверху, все больше тускнело. Слесаренко от холода весь трясся. Он снял пальто, кое-как выжал закоченевшими руками, снова надел. Теплее не стало. Но полностью раздеться и отжать белье у Слесаренко не хватило духа. Мартынов мог в любую минуту спуститься, голым за ним не побежишь.

— Зав, ты здесь? — послышался снова голос.

— Здесь, — еле откликнулся негнущимися губами Слесаренко.

— Ты, помнится, в сардины влюблен? Держи, я тебе бутербродик сработал.

Наземь шлепнулся бумажный пакет. Он лежал метрах в двух, смутно белея в темноте. Слесаренко с минуту глядел на пакет, потом осторожно раскрыл его. Между двумя ломтями хлеба было зажато три сардины. Слесаренко съел подарок, теплее не стало, но бодрости добавилось.

— Зав, как чувствуешь себя? — допрашивал неугомонный Мартынов.

— Подходяще, — ответил Слесаренко и хмуро добавил: — Подкупал меня если, так не надейся. Не на того напал, понял?

— Простое человеколюбие. Привык по-братски заботиться о сторожах. Теперь, зав, ты меня не отвлекай. Приступаю к работе.

— Какая работа на трубе?

— Нормальная. Буду передавать шифрованное донесение. Так и озаглавлю: «Операция на трубе».

— Труба твоим операциям, вот что!

— Не сразу, директор, не сразу. Три, четыре важных донесения еще отстукаю. Тут у меня милая книжечка, все самое важное в ней записано — сейчас выберу нужный текст.

— Сам признаешься — шпионская книжка…

— А чего перед тобой запираться? Ты не опасный… Так, так. Отличный кусочек. Эй, зав, вспоминаю, как жену твою зовут, Ниной?

— Нина Трофимовна. — Слесаренко покоробило столь непочтительное отношение к его супруге.

— Трофимовна — длинно передавать. А вот Нина — это можно!

И опять в трубе повисло молчание. Темнота стала такой густой, что казалась плотней воды. Холод усилился, стало совсем невтерпеж. Побегать бы, подумал Слесаренко и стал выбираться наружу.