Погода - [21]
«Тебе не кажется странным, что у таких, как мы, вообще есть семья?» – спрашивает Генри.
Вывожу Айрис гулять в коляске. Утро пасмурное, моросит дождь. Надеваю на коляску прозрачный дождевик. Будда рассказывал, как отец оберегал его от недружелюбной природной стихии:
Днем и ночью надо мной держали белый зонтик, чтобы ни холод, ни жара, ни пыль, ни грязь, ни роса не причинили мне неудобства.
(Вот до чего мы докатились, считаем росу неудобством!)
Дома меня ждет открытка от Сильвии. На ней изображено высокое тонкое дерево, окруженное проволочным забором. «Дерево чудес», – гласит подпись. Сильвия уехала на конференцию, посвященную Фукусиме. Я сказала, что поехать не смогу – надо сидеть с ребенком.
Не вздумай ехать в отпуск в Японию, если, конечно, тебе не нравится вести себя в соответствии со строжайшими правилами, видеть вокруг одни небоскребы и платить десять долларов за кофе в банке и пирожное со странным вкусом. Если все это тебе нравится, спеши сюда, моя дорогая, ведь здесь нельзя даже громко смеяться на людях – все будут смотреть на тебя как на ненормальную. Токио – ад на Земле.
Я снова еду к Генри и по дороге встречаюсь с Сильвией. Мы вместе обедаем. Рассказываю, что подумываю о покупке земли в более холодных краях. Если климат в Нью-Йорке изменится, как прогнозируют ученые, Илай и Айрис могут…
«Ты правда думаешь, что сможешь их защитить? В две тысячи сорок седьмом году?» – спрашивает Сильвия. Я смотрю на нее. Да, до этого самого момента я правда думала, что смогу их защитить. Она заказывает еще коктейль. «Тогда тебе надо очень-очень разбогатеть», – натянуто отвечает она.
Генри хочет мне кое в чем признаться. Мы долго нарезаем круги по кварталу, и наконец он признается. У него возникают всякие плохие мысли о малышке, он все время представляет что-то ужасное. Это нормально, отвечаю я. Я раньше всегда переживала, что Илай подавится виноградиной. «Нет, Лиззи, не такие мысли, – говорит он. – Не о том, что с ней что-то случится. Я боюсь, что сам что-то сделаю».
Позже думаю о людях, о которых пишут в газетах, когда их обнаруживает служба защиты животных. Они живут в обычных квартирах-студиях, каждый день ходят на работу, и соседи ничего не замечают. Но когда служба защиты животных вламывается к ним в квартиру, оказывается, что там живет аллигатор или удав. Смертоносное существо.
Часть четвертая
Еще только день, а небо уже все темное от дождя. Ждем экспресса на платформе. Рядом старик начинает надрывно кашлять. Генри замирает. Человек с молотком…[11]
Что вас больше беспокоит – количество или частота этих мыслей?
Вызывают ли эти мысли сильную тревогу?
Мешают ли эти мысли обычному распорядку дня?
«Никому об этом не рассказывай, – говорит он. – Ты должна пообещать, Лиззи». У меня такое чувство, будто меня связывают веревкой. «Ты же знаешь, я не умею хранить секреты». Он качает головой. «Умеешь, когда надо».
Он даже перестал ее купать. Моет из водяного пистолета.
«Лиззи, что со мной творится? Лиззи, что со мной творится?» – повторяет он десять раз.
Я все рассказываю Бену.
В иудаизме принято, чтобы радость и печаль перемешивались. На еврейскую Пасху нужно сперва слить немного вина из кубка, чтобы было не так приятно пить. Каждая пролитая капля символизирует трагедию тех, кто ушел раньше вас.
То же самое на свадьбах. Молодожены вместе наступают на бокал и в минуту радости разбивают его в память о прошлых печалях.
Так и мой брат – он только что подбросил Бену на порог целую кучу битого стекла. Пока я рассказывала Бену обо всем, он помалкивал. Точнее, нет, не обо всем. Кое о чем не рассказала. Кажется, Бен перестал ходить на собрания анонимных наркоманов. Мне он сказал, что ходит, но на днях я ждала его у выхода с собрания, и его там не было.
«Так вечно продолжаться не может», – говорит Бен. «Просто дай мне время, я его успокою», – отвечаю я. Он кивает. Отводит взгляд.
Осколки свадебного бокала нужно хранить. Если первым умирает муж, жена, готовя его тело к похоронам, кладет ему на веки осколки стекла. Если первой умирает жена, то же самое делает муж. Жаль, что я этого раньше не знала. Не стала бы выбрасывать осколки.
На прошлой неделе Сильвия ушла из фонда. Надежды больше нет, сказала она; осталось только наблюдать. У нее такое чувство, будто она сидит в машине и пытается уехать. Некоторые ее коллеги хотят забраться в машину. Другие кидаются на капот, чтобы ей помешать.
Она начала присылать мне анекдоты.
Президенты России, Сирии и Америки спорят, кто лучше ловит преступников. Генеральный секретарь ООН решает устроить им проверку. Выпускает кролика в лесу и велит поймать.
Первыми в погоню бросаются американцы. Они везде размещают своих осведомителей – других зверей. Опрашивают свидетелей – растения, минералы. Тщательное расследование длится три месяца, после чего они приходят к выводу, что кроликов не существует.
Вторыми в лес заходят сирийцы. Проходит две недели, а кролика и след простыл; тогда они сжигают лес дотла. Все звери, включая кролика, умирают. Сирийцы заявляют, что кролик был опасным повстанцем.
Последними заходят русские. И выходят через два часа с избитым медведем. Тот кричит: «Ладно, так и быть! Я кролик! Я кролик!»
