Погода – это мы - [45]

– Хватит.

– Из-за того, что я даже не пытался.

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Почему мы до сих пор разговариваем?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты только что сказал, что даже не пытался, но мы до сих пор разговариваем.

– И что?

– Помнишь «Спор с душой того, кто устал от жизни»?

– Я не пишу предсмертной записки.

– В этом все и дело. И моя несгибаемая надежда.

– Я думал, ты против надежды.

– Я против надежды исподтишка.

– А цена надежды – действие.

– И есть одно действие, которое дает мне надежду.

– Отказ от продуктов животного происхождения?

– Нет.

– Ты меня запутала.

– Вовсе нет. Еще нет. Мы еще разговариваем, поэтому ты еще не запутался.

– О чем ты?

– Предсмертные записки имеют конец. Мы же до сих пор плывем. Именно так выглядит попытка к действию. Ты устал?

– От этого разговора? Да.

– От жизни.

– Нет.

– «Спор с душой того, кто еще не устал от жизни». Однако мы ошибаемся, считая, что с судьбоносными вопросами в судьбоносные моменты судьбы обращаемся к душе: «Как мне следует жить? Кого мне следует любить? Какова моя цель?» Это душа задает эти вопросы, а не отвечает на них. Душа не больше «где-то там, далеко», чем причины изменения климата и способы борьбы с ним. Хуже того, мы трагическим образом ошибаемся насчет того, что имеет судьбоносное значение.

– Как это – ошибаемся?

– Мы спрашиваем душу: «У тебя есть надежда?» Душа же спрашивает нас: «Что на обед?»

– Господин Карский.

– А он здесь при чем?

– Господин Карский, такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.

– Карский – это я?

– Вынужден сказать, что не могу поверить в то, что вы мне рассказали.

– Думаете, что я вам солгал?

– Я не сказал, что вы солгали. Я сказал, что не могу вам поверить. Мой ум, мое сердце устроены так, что я не могу этого принять.

– Кем устроены?

– Простите, меня ждет срочное дело.

– Господин Карский.

– …Да?

– Такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.

– Думаете, я вам солгал?

– Не знаю.

– Чего вы не знаете?

– Какова толщина ледникового щита?

– Двести футов.

– Звучит неплохо.

– Сто футов.

– Не знаю.

– Господин Карский.

– Да?

– Я хочу вам поверить.

– Проблема в масштабе? Колоссальный масштаб трагедии превращает ее в абстракцию? Потому что раньше я солгал.

– Я не сказал, что вы солгали.

– От недоедания умирают всего несколько тысяч детей. Теперь вы сделаете что-нибудь, чтобы их спасти?

– Проблема не в этом.

– Тогда в расстоянии? Я говорил об этом, словно это очень далеко, чтобы не напугать вас, но Верховный суд окажется под водой.

– Проблема не в расстоянии.

– Меня придавило машиной.

– Простите?

– Мне нужно, чтобы вы ее сняли с меня.

– Нет никакой машины.

– Почему вы отказываетесь спасти мою жизнь?

– Потому что совершенно очевидно, что ее не нужно спасать.

– Тогда почему вы отказываетесь спасти жизни, которые очевидно нужно спасать?

– Потому что меня тоже придавила машина.

– Господин Карский, такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен.

– Кому сейчас есть дело до откровенности?

– Господин Карский. Я уделил вам время, выслушал вас, сообщил вам свое мнение. Теперь вы должны уйти.

– Я понимаю, что вы мне не верите. Я сам редко себе верю. Мне не нужно, чтобы вы мне верили.

– Уходите!

– Мне нужно, чтобы вы действовали.

– В следующий раз я не пущу вас в эту комнату.

– В следующий раз?

– В следующий раз, когда буду проигрывать в уме этот разговор.

– Ледниковый щит мог бы протиснуться под вашу дверь.

– Разве это большая толщина?

– Господин Карский, почему у вас нет детей?

– Мы не хотели их заводить.

– Почему не хотели?

– Потому, что были счастливы и без них.

– По той же причине, по которой вы тоже обречены вечно проигрывать в уме этот разговор?

– Судья Франкфуртер, почему у вас нет детей?

– Разве это ваше дело?

– Зачем так реагировать на простой вопрос?

– Марион много страдала. У нее было хрупкое здоровье. Она бы этого не вынесла.

– Я не могу вам поверить.

– Думаете, я лгу?

– Я не сказал, что вы солгали. Думаю, вы не можете признаться, даже самому себе, что детей вам помешала завести перспектива осуждения с их стороны.

– Господин Карский.

– Ваш ум, ваше сердце.

– Да. Они устроены так, что я не могу принять то, что вы мне рассказали. Не потому, что они устроены неправильно. Потому что они выполняют свои функции. Если бы я принял то, что вы мне рассказали, я бы сошел с ума.

– Вы бы стали действовать.

– Я бы понял, что никаких действий не хватит.

– Вы могли бы отказаться от еды и питья, умереть медленной смертью на глазах у всего мира.

– Этого было бы недостаточно.

– Вы могли бы собрать группу влиятельных людей, чтобы они выслушали мой доклад, убедить Конгресс начать официальное расследование климатических зверств, использовать свой голос, чтобы сделать эти не терпящие отлагательств вопросы достоянием общественности.

– Этого было бы недостаточно.

– После моего ухода вы могли бы выбрать на обед что-нибудь другое, не то, что обычно.

– Не знаю.

– Господин Карский.

– Я солгал насчет толщины ледяного щита.

– Я не сказал, что вы солгали.

– Но я солгал.

– Ну, и какая у него толщина?

– Вот такая.

– Как стены в этой комнате?