Погасшие легенды - [30]

Нельзя признать, что рассказ Тацита весьма смутен и неудовлетворителен даже в том случае, если, отрекшись от более широких скептических соблазнов, стать на точку зрения третьей и четвертой категории историков, т.е. признать Тацитов текст подлинным рассказом римского историка. Быть может, именно тогда-то и выступают вперед с особенной яркостью все его недоуменные стороны. Очистив рассказ от драматических деталей, мы получаем, в короткой схеме, что римский пожар, послужил поводом к политико-религиозному процессу против какой-то малоизвестной иудейской секты, и процесс этот перешел в реши- тельные, хотя и кратковременные, административные репрессии, смутившие народ римский своей чрезмерной жестокостью. Секту эту Тацит, писавший о римском пожаре шестьдесят лет спустя его хронологической даты, считает той, которая, под названием «христиан», была объявлена опасной в его, Тацитово, время, и которую, — как все партии противогосударственные и направленные против господствующего культа, — римская чернь ненавидела и почитала способной на всякие ужасы и мерзости.

Вот все, действительно, несомненное, что можем мы извлечь из рассказа Тацита, с чем, однажды доверясь ему, трудно спорить, в чем можно не сомневаться. Затем начинается область гипотез и возможностей, из которых одни вероятны более, другие — менее, одни в близости своей к действительности тверже установлены, другие слабее. Но все — лишь гипотезы и возможности. Не исключая даже основного вопроса, была ли секта, разгромленная Нероном, обща с теми христианами, которых знал Тацит и ненавидела чернь Траянова века.

Опять-таки, откладывая в сторону анализ этого сомнения, сочтем покуда за вероятное, что люди, пострадавшие при Нероне по религиозно-политическому процессу против поджигателей, были действительно христиане, члены общины Иисусовой, ученики апостолов Петра и Павла.

Но именно тогда-то и начинают расти неразрешимые сомнения, противоречия и недоразумения. Совершенно немыслимо воображать народ римский беспричинно исполненным какой- то органической ненависти именно против христиан — по крайней мере, в I веке. Мы не имеем прямых указаний на дурные отношения римской власти I века к христианам в тогдашней христианской литературе.

Текст четырех Евангелий ни разу не упоминает о Риме и римлянах в духе политического антагонизма. История христианства начинается римским государственным актом: «В те дни вышло от цезаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правлении Квириния Сирией. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова» (Луки, 2, 1—4). Полулегендарная перепись Квириния (см. о ней в «Арке Тита”) была со стороны римского правительства нарушением вассального права палестинских автономий. Она возбудила самое острое неудовольствие в населении Иудеи; она вызвала к жизни крайнюю патриотическую партию Иуды из Гамалы и фарисея Саддука, столь грозную впоследствии, когда решались конечные судьбы Иерусалима. Вообще, перепись Квириния — поворотный пункт к роковой революции, уничтожившей семьдесят лет спустя политическую самостоятельность Иудеи. Понятно, что дата переписи, как начала национального рабства, не могла звучать приятно в ушах иудеев. Иначе звучала она впоследствии для христиан, разрешив им щекотливое недоумение, каким образом галилейский Иисус из Назарета удовлетворял пророчеству, что Мессия родится в Вифлееме. Так что событие, которое наполнило весь народ иудейский горечью и ненавистью к римлянам, евангелист поминает совершенно спокойно, быть может, даже не без некоторой признательности.

«Непротивленная злу» проповедь Иисуса Христа протекала без всякого противодействия со стороны римской оккупационной власти и, в свою очередь, неоднократно подчеркивала свою в отношении Рима лояльность. Иисус не раз получал вызовы высказаться политически. Таков провокаторский вопрос о подати цезарю, поставленный Иисус у Христу фарисеями и иродианами, т.е. саддукейским священством Иродовой партии, с целью компрометировать пророка либо в глазах революционно настроенного общества, либо в глазах римской оккупационной власти. Знаменитый ответ — «отдавайте цезарево цезарю, а Божие — Богу» — засвидетельствовал в первой половине своей полную лояльность Пророка перед государством-сувереном, а во второй — подчеркнул в нем носителя реформы исключительно религиозно-этической, без всякого отношения к политическим партиями эпохи. В другой раз «рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их» (Луки, 13 1—3). Иисус воспользовался этим известием для этической сентенции о покаянии, пройдя молчанием политическое значение факта. Сказание о чудесном насыщении народа пятью хлебами завершается бегством Учителя от благодарной толпы, выбирающей Его в цари, т.е. решительным отказом от роли политического Мессии, чаемого угнетенной нацией. Можно предполагать, что чисто религиозный характер и строй секты Иисусовой был очень хорошо известен местной римской администрации. Иначе трудно допустить, чтобы ее полицейская бдительность осталась равнодушной к скопищам народным, внимавшим нагорной проповеди, к манифестациям при входе Иисуса в Иерусалим, смутившим подозрительность фарисеев, к резкой сцене властного изгнания торговцев из храма, к молве о Нем, как царе и потомке Давидове, к открытым предложениям, повторенным Ему в храме, явить Себя, как Христа, т.е. стать во главе иудейской нации и ее надежд. Политические движения Иудеи Рим умел отличать от религиозных. До последних ему никакого дела не было, а с первыми он расправлялся быстро и беспощадно. О мессианстве он понятие имел, считал эту идею и движение опасными и несколько лже- мессий, перечисленных в Новом Завете и книгах Иосифа Флавия, были энергически преследуемы от римских наместников, по личной их инициативе. Но Иисуса Христа римляне не трогали и предавать Его Иуда отправился не в римскую преторию, а к саддукейскому первосвященнику. И чтобы погубить Иисуса, сад- дукейское священство должно было войти к римскому прокуратору с тяжким политическим доносом, выставив Иисуса претендентом на иудейский престол,