Светоний говорит, что из всех пристрастий Нерона ни одно не было столь тяжело и губительно для государства, как его постоянные вожделения к строительству: non in alia re damnosior quam in aedificando. Приговор этот в XIX веке турки, не читав Светония, повторили слово в слово, осуждая к низложению и «самоубийству» султана Абдул Азиса. А баварцы, и в палатах вопияли жалобы в том же роде против покойного, сумасшедшего своего короля — артиста, Людвига II, несчастная жизнь которого была прервана тоже каким-то странным «самоубийством», до сих пор не разъясненным вполне удовлетворительно.
Архитектура — истинно римское искусство, и страсть к архитектуре — истинно римская страсть. Ни одна историческая эпоха, ни до, ни после, не создала столько величавых и высокопрактичных памятников зодчества, как императорский Рим. Почти две тысячи лет спустя мы смотрим на архитектурные останки веков нашей эры с изумлением и восторгом, близкими иной раз к суеверному, робкому смущению. Ординарная сила нашего бедного зодчества кажется нам слабой, тощей и недолговечной сравнительно с вдоховенно — могучими формами, в которые римский гений вылил всю любовь свою к полезнейшему и наиболее прикладному из искусств. Этим драгоценным умением заставлять в зодчестве красоту и величие работать на утилитарные цели Рим вполне справедливо гордился. Когда Фронтин смело ставит гигантские сооружения римских водопроводов выше праздной громадности египетских пирамид или безполезно — изящных красот греческой архитектуры, читатель, знакомый с вопросом, не может не найти в этом утверждении, кроме частицы национального хвастовства, и значительной доли правды. Архитектурное искусство — единственное, в котором Рим, заимствовав только основы, шел затем путем развития совершенно самостоятельным. Они взяли у этрусков идею и первобытную технику свода, — хотя Верман и многие другие отрицают этрусское происхождение свода и приписывают его эллинистическому влиянию, по вдохновениям от азиатского Востока, — но развитие свода и вся, через него осуществленная, зодческая реформа — дело римских рук, вкуса и изобретательности римского народа. Они взяли у греков их колонны, но оживили их застылую, придавленную прямой линией архитрава, стройность новой грацией комбинаций с полукруглой аркой, — и родился новый стиль, национальный латинский, который, под именем романского, овладел художеством Европы на многие века и оставил свои неразрушимые следы решительно всюду, где когда- либо ступала нога римлянина — завоевателя или его ближайшего ученика в политике и преемника во власти над Европой, католического монаха. Любовь римлян строиться вызвала уже во времена республики усиленный спрос на архитекторов и создала им в обществе не только римском, но и провинциальном, почетное и выгодное положение. Цицерон приравнивает архитектуру, по «приличию» занятий ею, к медицине и научной профессуре. Такой почтительный взгляд на архитектуру поддерживался традицией сливать ее с инженерным делом, которое в Риме искони считалось священным, божественным. Вспомним, что номинальным главой римской государственной религии был и остался во все века pontifex maximus (титул, который папы римские сохранили до наших дней), что мы привыкли переводить первосвященником, но, в действительности — то, в первом значении и по прямой этимологии слова, оно значит — «главный строитель моста», «председатель мостостроительной комиссии». Громкая слава и высокая репутация искусства римских архитекторов нашли себе, уже в республиканском периоде государства, оценку в том хотя бы факте, что в конце второго века до Р. X. римский зодчий Коссуций приглашается в Афины для сооружения храма Зевсу, воздвигаемого Антиохом Епифаном (176—164). Быть может, этот Коссуций был художником греческого образования, как желает думать Верман и вряд ли ошибается, так как, разумеется, для античного художника путешествие в Грецию было столь же необходимым к усовершенствованию в своем искусстве, как ныне — работа в мастерских Парижа, Мюнхена и Рима. Но в данном случае важен факт римского происхождения Коссуция, факт, что для создания одного из величайших чудес своих Афины, столица искусств древнего мира, уже должны были заимствовать мастера из Рима, еще недавно варварского, в котором еще недавно не было иных художников, кроме греческих.
Строительство Августа вызвало даже перепроизводство архитекторов, они прямо преследовали богатых людей предложениями своих услуг. Уровень их в это время стоял весьма высоко, и в художественном отношении, — свидетели тому Пантеон и театр Марцелла, — и в общественном, как представителей высшей интеллигенции своего века. Об этом можно судить по серьезности образовательных требований, предъявляемых к архитектору Витрувием, отцом теории этого искусства. По мнению Витрувия, архитектор достоин своего звания, лишь когда он энциклопедически образован. Помимо предметов, прямо относящихся к технике строительства, — черчения, рисования, геометрии, арифметики, оптики, — архитектор должен быть сведущ в истории, философии, музыке, медицине, праве, астрологии и астрономии. В медицине — для оценки гигиенических и санитарных условий местностей, в которых он возводит свои постройки, — главным образом климатических и почвенных. В праве — для того, чтобы не прегрешить против городового положения и строительного устава, а также — столкновением с местным обычным или чьим-либо частным правом не подвести своего клиента под процесс или запрет сооружения. Словом, в звании архитектора Витрувий видит высокое отличие, завершающее и обобщающее курс самых пестрых наук, который должен быть начинаем с малолетства и, в каждой специальности, пройден досконально, до совершенного знания и мастерства. Поднимая искусство на такую прекрасную высоту, Витрувий требует такого же идеалистического взгляда на него и от своих учеников и товарищей. Он почти настаивает на том, чтобы архитектура не впала в промысел, а была бы, так сказать, искусством для искусства. Но техническая смежность архитектуры с ремеслами и громадность материальных средств, требуемых строительным делом, конечно, мало содействовали упрочению взглядов Витрувия, и бескорыстный строитель — идеалист, античный Сольнесс, был такой же редкой птицей две тысячи лет тому назад, как и сейчас. О гонорарах римских архитекторов мало известно, но, в эпоху Цезарей, профессия их считалась одной из самых доходных, чему, кроме усиленной правительственной тенденции к великолепному строительству и общественной на него моды, много содействовали беспрестанные пожары, свирепствовавшие в Риме и италийских больших городах. Так что архитектор редко сидел без работы: что строить было всегда, а как строить, — зависело от условий контракта, который он заключал с заказчиком в подрядном порядке и с торгов. Когда дело шло о монументальном сооружении, то, конечно, суровый контроль государства и громадная конкуренция бесчисленных собратьев по искусству не допускали плохой стройки. Однако уже Витрувий жалуется, что между архитекторами его века много людей корыстных, которые охулки на руку не кладут, а впоследствии выгодность профессии заставила хлынуть к ней не малое число неучей и шарлатанов. В виду благосклонного общественного взгляда на строительное дело, архитектура в Риме развивалась аристократичнее других искусств. В числе архитекторов уже республиканской эпохи, наряду с рабами, вольноотпущенниками, чужестранцами, встречаются имена римских граждан, а подрядами по строительному делу не брезговал заниматься такой важный барин и государственный воротила, как М. Лициний Красс Богатый (114—53 до Р. X.). В главе о рабстве (том I) я уже имел случай говорить об его строительной артели. Наряду с практикой, вырабатывалась и теория архитектурного искусства, так что вышедшее около 16 г. до Р. X. руководство к зодчеству Витрувия — уже не первая система в этом роде.
