Погашенная луна - [16]

— Видала, там, за селом аэроплан упал?

— Ах, ты Боже ж мой, Боже ж мой! Он кто? Красный?

— Да, видать, красный, стреляли по нему.

— Только бы белые не узнали. Да, беги, беги скорее за доктором!

Доктор Лебединский жил на соседней улице. Когда Иван Денисов, подобравший раненого у своего дома, попросил его о помощи, он, не говоря ни слова, собрал инструменты и пошёл за Иваном. Доктор обработал раны, перевязал Кузнецова и посоветовал:

— Укройте его потеплее, пить давайте. Рука заживёт, а в боку пули навылет прошли, внутренности не задеты.

— Спасибо, доктор, — слабо произнёс Кузнецов, придя в сознание.

Вроде бы всё складывалось благополучно: ранение было неопасным, белые, добравшись до аэроплана, увидели мертвого пилота, и успокоились — они не знали, что пилотов было двое. Но когда доктор Лебединский вернулся домой, жена набросилась на него с расспросами:

— Где ты был? Зачем Иван к тебе приходил? Кому помощь нужна? О каком раненом он говорил?

— За селом аэроплан упал, к Ивану пилот раненый пришёл. Я оказал ему помощь.

— Пилот-то кто? Из красных небось?

— Красные, белые — мне какая разница?! Я врач, я клятву Гиппократа давал! Я обязан помочь, и я помог! А кто он: белый или красный — меня не интересует!

— Ах, не интересует тебя! А как белые узнают, что ты красного пилота лечил, что тогда? Об этом ты хоть подумал? А обо мне ты подумал? Да, расстреляют тебя, что я тогда буду делать? А то и меня заодно с тобой пристрелят! Об этом ты подумал?! Клятву он давал! Посмотри, какой благородный выискался! Не то сейчас время, чтобы в благородство играть! О себе думать надо!

— Да, ладно тебе, никто меня не тронет.

— Что? Ты так уверен? Не тронут, видите ли, его! Только и слышно, что расстреливают! То дезертиров, то ещё кого, а его, видите ли, не тронут! Сейчас же иди в штаб, и сообщи, что Иван Денисов красного укрывает!

— Так, расстреляют же его!

— А ты хочешь, чтобы тебя расстреляли?! Иди! А не пойдешь, то совсем уходи из дому! А то беду накличешь!

Доктор Лебединский вздохнул, вышел из дома, и поплёлся в штаб дивизии, занимавшей позиции в районе станции Юшунь. Штаб располагался здесь же, в станционном посёлке. Он медленно шёл по грязной, не мощёной улице, придумывая поводы, по которым его не примут в штабе, либо не обратят на его сообщение никакого внимания. А если и обратят, то красного лётчика арестуют, поместят в госпиталь, а Ивану вообще ничего не сделают. «Почему его должны непременно расстрелять? — думал доктор. — Ему необходимо стационарное лечение, в госпитале ему окажут необходимую помощь, может, ему операция нужна, ведь возможно и заражение крови, а в госпитале этого не допустят. Ведь он же военнопленный». Так за время недолгого пути он почти уговорил себя, что поступает так не ради спасения собственной, никчемной жизни, но только ради здоровья раненого пилота. И акт предательства предстал в его сознании поступком благородным, совершённым исключительно ради заботы о ближнем.

Когда он подошёл к крыльцу штаба, по его лицу, несмотря на холодную погоду, струился пот. У крыльца стоял часовой.

— Вы к кому? — спросил он.

— Мне к дежурному, я должен кое-что сообщить, — голос его дрожал, он ждал, что часовой не пустит его, пошлёт вон, и всё кончится. Но часовой крикнул вглубь помещения:

— Савельев! Проводи господина доктора к дежурному по штабу!

На пороге появился солдат, и поправляя обмундирование, сказал:

— Идёмте, господин доктор.

Они вошли в штаб, прошли по коридору, подошли к двери с надписью: «Дежурный офицер».

— Подождите здесь, — попросил солдат, и войдя в кабинет сказал:

— Ваше благородие, тут господин доктор до Вас.

— Пусть войдёт, — послышалось из глубины помещения.

Доктор Лебединский вошёл, поздоровался с капитаном, и стал перед ним, не зная, куда деть руки. Дежурный офицер, заметив его возбуждённое состояние, сказал:

— Садитесь, Антон Семёнович, да не волнуйтесь Вы так, что случилось? Рассказывайте.

— Понимаете, господин капитан, тут такая история, не знаю как и начать.

— А Вы с начала начните, говорите, я слушаю Вас.

— Вы видели, нынче утром, за селом аэроплан упал?

— Да-да, видел. Это был разведчик красных. Наши доблестные воины дали ему чертей! Пилот погиб. Ну и что?

— А примерно через час, постучался ко мне Иван Денисов, что на третьей улице живёт, и попросил раненному помочь. И я, известное дело, пошёл, не мог не пойти, я ведь клятву Гиппократа давал. Гляжу — а у него пилот раненый с того аэроплана, ну я его перевязал, как положено, и сразу же к Вам.

— Так-так, интересно, — капитан привстал, — значит пилотов двое было?

— Выходит, что двое, господин капитан.

— Ну, успокойтесь, господин доктор, идите домой, а с пилотом этим, и с Иваном Денисовым мы разберёмся, где, говорите он проживать изволит?

— На третьей улице, крайний дом.

— Ну и ладно, идите, спасибо Вам, господин доктор, за бдительность. От лица командования, выражаю Вам благодарность.

Капитан взял под козырёк, пожал Лебединскому руку, и вывел его из кабинета.

— Савельев! — крикнул он солдату. — Проводи господина доктора!

Доктор на ватных, не гнущихся ногах вышел из штаба. Он жадно вдохнул холодный ветер, и поплелся домой. Брёл наугад, по лужам, разбрызгивая сапогами весеннюю грязь, и не заметил сам, как вместо своего дома очутился около шинка. Вздохнув, он обречённо вошёл в шинок. Внутри было накурено и грязно, подвыпившие посетители шумно галдели, не обращая на него никакого внимания. Он сел за свободный столик, и тот час же к нему подскочил человек в грязном, замызганном переднике: