Поэзия Золотой Орды - [22]

Топчем лица, прахом легшие в пыли.

Распускается нарцисс под пенье птиц:

Кудри желтые — как локоны юниц.

Расцветает гиацинт в струенье дней:

Кудри черные — как локоны царей.

Сколько их уж приняла земля сыра,

В ней лежат они дни, ночи, вечера.

Кто султан из них? Кто раб, а кто — эмир?

Кто богач? Кто — мудрый шейх, презревший мир?

Кто здесь воин, кто старик и кто — юнец?

Помни Господа, когда придет конец.

Чей-то прах взметут лучистые ветра,

Чьи-то кости чисто выбелит жара,

Нищ, богат, велик, ничтожен? Не узнать.

Раб, султан, ходжа, вельможа? Не узнать.

В доказательство пример вам приведу:

В нем едином — мед со всех цветов в саду.

*

Иисус-пророк в скитальчестве своем

По сирийской шел пустыне жарким днем,

Увидал он над рекой зеленый луг:

Струи блещут, птицы тенькают вокруг.

Омовенье совершая в добрый час,

Чтоб в опрятности творить потом намаз,

Иисус увидел глыбу средь камней:

Страшный череп белизной сверкал на ней.

Ни очей, ни уст, ни тела — ничего

Не имелось у несчастного сего.

Сын Марии, потеряв души покой,

Посочувствовал той участи людской:

«Много видел я, — сказал он, — дел земных,

Но такого не встречал я среди них!»

Письмена он возле черепа узрел:

«Человечья голова — вот твой предел!

Испытаний много даст тебе Аллах,

Прежде чем душа взовьется на крылах…»

Иисус пошел к злосчастной голове,

Чтоб разведать о мирской ее судьбе:

«О иссохшая глава, чьей ты была?

Может, прежде ты красавицей слыла?

Господина ты венчала иль раба,

Голова, чья так безрадостна судьба?

Ты вельможным богачом была в миру

Иль жила бродягой нищим на ветру?

Ты щедра или скупа в миру была?

Благонравна или низменна и зла?»

Волей Божьей, словно бы издалека,

Скорбный череп провещал без языка:

«Слушай же — я расскажу судьбу мою.

Ни одной из бед своих не утаю.

В бренном мире я великим был царем,

Яств-богатств никто б не счел в дому моем.

Славен был я, справедливый государь.

Так меня и прозывали — Череп-царь.

Град огромный был столицею моей,

Не исчислить, сколько зданий было в ней;

Вдоль — пять дней и поперек — три дня пути,

Недовольных мною было не найти.

Там дворец возвел я новый — подивись! —

Десять тысяч мер в длину и столько ж — ввысь.

Кто извне был — громко славил власть мою,

Кто вовне был — тот как будто был в раю.

Не взойдешь шутя на крышу — высока,

А взберешься — окунешься в облака.

Сорок тысяч везирей служило мне,

Каждый льва бы укротил наедине.

Восемнадцать тысяч беков всей земли

Дважды в день служенье идолам вели.

Содержал я двадцать тысяч ловчих птиц,

Гончих псов, лихих коней и кобылиц.

Десять тысяч слуг обслуживало стол,

Без молитвы ввек я к трапезе не шел.

Десять тысяч слуг следило за питьем,

Десять тысяч слуг держал я за шитьем,

Десять тысяч жен своих, что дня светлей,

Выбирал я лишь из царских дочерей.

Десять тысяч милых дев, помимо жен,

Содержал я, нежной лаской окружен.

Ровно тысяча служанок, чуждых сну,

Обихаживало каждую жену.

Были гурии мои прелестней дня,

Без ума они все были от меня.

И семь тысяч музыкантов от души

Слух мой тешили гармонией в тиши.

Чанг, комуз, курай звучали без конца,

Барабан, стуча, подбадривал певца.

Были все мои застолия тесны…

Нынче с грустью вспоминаю эти сны.

Войско было — сотня тысяч удальцов,

Каждый справился бы с тысячей бойцов.

Ни именья, ни скота я не считал,

Насыщались угощеньем стар и мал.

Львиной силой обладая в те года,

Сам бы с тысячей я справился тогда.

Изумруды, яшма, жемчуг и янтарь…

Славен был своим богатством Череп-царь.

Был пригож я — кто питал ко мне любовь,

Душу б отдал, отдал бы до капли кровь.

Был подобен я сиянием луне,

Знатоком наук я слыл в своей стране,

Ниспослал мне Величайший с высоты

Полной мерой и ума, и красоты.

Я обычаю был верен одному,

Я обязан был прозванием ему:

Кто бы с просьбою ни шел в мои врата,

Нищий дервиш или бедный сирота,

Хоть и тысяча увечных шла ко мне,

Уезжали после в шубе, на коне.

Всех, кто шел ко мне, отчаясь, — выручал,

Всех, кто шел ко мне, печалясь, — привечал.

День и ночь я не чурался добрых дел,

О голодных и убогих я радел,

Каждый день кормилась вдосталь беднота,

Не жалел я им ни птицы, ни скота,

Тьмы заклав овец, быков и лошадей,

Головами их я лакомил людей[65].

Так и жил бы я, красив и тароват,

Только смерть мне объявила шах и мат».

*

И замолкла костяная голова,

Иисусу провещав свои слова.

Он же молвил: «О заблудший человек,

Как же с телом распрощался ты навек?

Что увидел ты в загробном сне своем,

Вдруг уйдя за жизни этой окоем?

Кто допрашивал тебя в иных мирах,

Там изведал ты блаженство или страх?

Коли ты узрел воочью Ад и Рай,

Мир загробный мне в рассказе воссоздай!

Расскажи, как пережил ты смертный миг,

А не можешь, так забудь земной язык!»

*

За слезою покатилась тут слеза

Из глазниц, где были некогда глаза.

Череп вымолвил: «Однажды ввечеру

Восседал я, услаждаясь, на пиру.

Кто венец держал, кто — шубу, и сам-друг

Я сидел в кругу наложниц и супруг.

Слушай тот, кто любит радости земли:

На одну из них глаза мои легли,

Загорелось вожделение в крови,

Я возлег на ложе страсти и любви.

Тут придворный весть принес, что у дверей

Ждет убогий — просит милости моей.

Был охвачен я хотеньем — сверх него

Не желал я знать и видеть ничего.

“Дурень, — молвил я ему, — всему свой час,

Венценосцу не до милостей сейчас”.