Поэзия социалистических стран Европы - [12]

Русская кровь пламенела, как мак.

«Едут!» — будили девчата деревню,

в розах тонул за казаком казак.

На площадях о Столетове, Гурко

старцы поют до сегодняшних дней.

Прялки молодок, жужжащие гулко,

с песней о русских кружатся дружней.

Рабство и мрак ты, как рыцарь, пронзаешь,

жизнь возвращаешь и счастья оплот,

правды источник из скал высекаешь

людям земель всех, о русский народ!

В мужестве, в доблести — кто тебе равен?

В верности — с кем бы тебя я сравнил?

Я бы упал, задыхаясь, бесправен,

если б тебя не узнал, не любил.

Нет величавее русского слова,

нет русской речи звучней и мудрей.

Все, что высоко, правдиво и ново,

слышимо всюду, рожденное в ней.

Разве из пропасти черной вторично

к свету смогли б мы подняться опять?

Разве нам стало бы снова привычно

песни свободы в рядах распевать, —

если б не братья, что шли неуклонно

в помощь нам, старый и молодой,

молот и серп укрепив на знамена,

в шлемах под пятиконечной звездой?

Шли на подмогу и все нам простили,

братская к нам протянулась рука;

русская ярость — безудержной силы,

русского чувства бездонна река.

Честность, товарищество, сердечность

не потускнеют во все времена,

русская правда есть всечеловечность,

в рост и меня поднимает она.

Словно Балкан, что суровым гайдуком

нашей земли стережет небосвод,

в страшные годы доблестным другом

в помощь нам — русский великий народ.

Великий день Перевод А. Глобы

Этот день, он пришел к нам с безлюдьем полей,

с тишиною лугов, отзвеневших косою,

с позолотою персиков и с синевою

над садами и рощами, с плачем детей.

Этот день, молчаливый, пропахнувший мятой,

и пустующим стойлом, и потом рабов,

вдруг расцвел по дорогам над нивою сжатой:

загорелись знамена над морем голов.

Тишину колокольный трезвон разорвал,

словно из дому вышел веселый гуляка.

Прогремели замки, — из тюремного мрака

люди хлынули, песнями дом зазвучал.

И на площади, прежде безлюдием страшной,

пред телами казненных столпился народ.

Благодарность и вечная слава отважным,

тем, чье мужество к светлой нас жизни ведет!

Пролетает по улицам и площадям

ветер радости, буйно шумящий в знаменах, —

из лесов и оврагов на крыльях зеленых

долгожданная весть прилетела сюда.

Партизанские шапки заломлены браво,

на винтовках — султаны зеленых ветвей,

поминается Ботев, гайдуцкая слава

разливается песней, огня горячей.

Говорит командир, и звучна его речь,

и летит его слово крылатою бурей,

что не будет ни виселиц больше, ни тюрем,

что свободу должны мы, как око, беречь.

А «катюши» идут, и проходят солдаты,

и вокруг ликование, смех и молва.

«Красной Армии слава!» — и ярки плакаты,

и горят, и сияют над аркой слова.

Этот день, он взошел небывалой зарей,

развернувшейся в небе, как алое знамя,

и над миром зажег благодатное пламя,

и рассеялись тучи над нашей землей!

От Дуная до Странджи — кипенье народа.

Над землей небывалые грозы прошли.

Держит власть сам народ над страною свободной,

он сегодня — хозяин счастливой земли!

Элисавета Багряна

^{8}

Зов Перевод А. Ахматовой

Здесь я замкнута, крепки засовы,

и в окне решетки черной прутья,

ни запеть не в силах, ни вздохнуть я,

ни в родной простор умчаться снова.

Как томятся в тесной клетке птицы,

зов весенний слышу сердцем ясно,

но огонь мой гаснет здесь напрасно

в душном сумраке глухой темницы.

Так разбей замки — пора настала

прочь уйти по темным коридорам.

Много раз по солнечным просторам

я веселой птицей улетала.

Унесет меня поток певучий,

что из сердца трепетного льется,

если до тебя он донесется…

— Слышишь из темницы зов мой жгучий?

Правнучка Перевод М. Цветаевой

Нет ни прародительских портретов,

ни фамильных книг в моем роду.

Я не знаю песен, ими петых,

и не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках лихая,

темная повстанческая кровь.

То она меня толкает к краю

пропасти, которая — любовь.

Юная прабабка жаркой масти,

в шелковом тюрбане ниже глаз,

с чужеземцем, тающим от страсти,

не бежала ли в полночный час?

Молнию-коня, чернее врана,

помнят придунайские сады!

И обоих спас от ятагана

ветер, заметающий следы…

Потому, быть может, и люблю я

над полями лебединый клич,

голубую даль береговую,

конский бег под хлопающий бич…

Пропаду ли, нет — сама не знаю!

Только знаю, что и мертвой я

восхвалю тебя, моя родная,

древняя болгарская земля.

Забытье Перевод А. Ахматовой

Говори, говори, говори —

опускаю ресницы и внемлю:

гор дымятся внизу алтари,

вижу смутные море и землю…

Там закат багровеет, горя,

здесь пожарища, дым и тревога, —

где нас встретит сегодня заря

и куда эта вьется дорога?

О, туда ль, где мы, полные сил,

можем, словно два пламени, слиться

и в ночи средь небесных светил

как двойная звезда засветиться?

— Я конца не предвижу пути,

позови — я согласна идти.

Безумие Перевод А. Ахматовой

Могучий вихрь — тревоги грозный знак.

Какие эта ночь таит виденья, —

и тополя зачем взметнулись так!..

О, что за крики, вопли и моленья!

Умолкнет и опять застонет мрак.

Не рвется ль чья-нибудь душа из мира?

Зачем нам лес грозит, как злобный враг,

и Орион сверкает, как секира?

Такая ночь — для заговора, друг,

страшны пожаров огненные лица,

самоубийцу манит смертный круг,

о боже мой, на что глядит возница!

Не третий ли уже петух пропел?

Свистя, играет ветер проводами,

раздался крик — и конь осатанел,

как будто кто-то гонится за нами.