Поэзия социалистических стран Европы - [14]

Перевод А. Гатова

Мои братья

юнаки,

белогривым Балканам

волю подвигом бранным

дайте,

дайте,

юнаки!

Свободой душа не согрета,

живем и поем мы невесело,

в печаль неизбывную эту

вплетая старинные песни.

Роща, ты,

сестра родная,

зашуми листвою

буковой.

Ворон каркает, вещая

нашим вдовам скорбь и муку.

Мои братья

юнаки,

белогривым Балканам

волю подвигом бранным

дайте,

дайте,

юнаки!

Взволновала Дунай

эта буря.

Бунт —

как вьюга

на зимней дороге.

То, гайдуки,

огненный бунт

против царя,

против бога!

Горы седы и суровы,

и в слезах сироты-дети.

Иго сбросить, сбить оковы

мы выходим на рассвете.

Хлеб лежит неубран в поле,

некому взмахнуть косою.

И скорбит бедняк в неволе

над иссохшей полосою.

Роща, ты,

сестра родная,

зашуми листвою

буковой.

Ворон каркает, вещая

нашим вдовам скорбь и муку.

Дятел Перевод С. Маршака

На морщинистом клене сухом

пестрый дятел упорно хлопочет —

знает, старый, кто дерево точит!

А потом, оглядевшись кругом,

меж ветвей прошумит он, как пламя,

и взлетит высоко над ветвями.

Вот таким же упорным трудом

всех червей доконать бы и слизней,

все, что гибельно дереву жизни!

Старая водяная мельница Перевод С. Маршака

Мукомольня стоит за деревней,

вся обросшая мхом и мукой.

Вот он — дедовский замок наш древний

под навесом ветвей над рекой.

Здесь недавно еще мукомолы

до рассвета мололи зерно.

И под грохот и говор веселый

в добрых кружках кипело вино.

А теперь, словно в сказке старинной,

дремлет мельница, скрыта листвой,

В ней души не найдется живой…

Где же люди со старой плотины?

Там, где стук раздается машинный

новой мельницы — паровой.

Окно Перевод Т. Макаровой

В час утренний ко мне легко заря влетела.

Нет занавеси на окне моем.

Пусть гость любой в мой дом приходит так же смело

и видит, как порой бывает тихо в нем.

Быть может, я к нему навстречу грустным выйду —

то давнюю печаль припомнила душа.

Пусть он простит меня. Пусть не таит обиду.

В своей судьбе и я ошибки совершал.

Но здесь, перед окном, открытым в сад зеленый,

я добрых жду друзей. Они придут ко мне,

а с ними радости их жизни обновленной.

Пусть все печали их дотла сгорят в огне!

И лишь одна любовь пусть нас ведет, как прежде,

к тем сокровенным дням, к их свету, к их надежде!

Гора Перевод Л. Дымовой

Я на горе стою, где море света,

где столько рек берет свое начало!

А по земле идет хмельное лето,

травой зеленой покрывая скалы.

И звезды тихо падают в озера.

Лес напевает песенку простую.

А я пришел в задумчивые горы,

чтоб встретить свою осень золотую.

Я вековую мудрость в песне слышу,

я чувствую в ней свежесть и прохладу.

… Зовет гора меня все выше, выше,

вселяя в сердце дерзость и отвагу.

Стоит гора в величье молчаливом

и утопает в сини беспредельной.

А там, внизу, поля неторопливо

сплетают золотое ожерелье.

И вот оттуда, сверху, из вселенной,

гора седые реки шлет на землю,

чтоб напоить своей водою пенной

леса и долы, что под солнцем дремлют.

Я остаюсь наедине с природой

и не могу на горы наглядеться.

Я думаю: «Великая свобода

дана здесь человеческому сердцу!»

Болгария моя шумит лесами.

И слушают задумчивые горы,

как реки озорными голосами

поют,

и звезды падают в озера.

Никола Фурнаджиев

^{11}

Всадники Перевод О. Шестинского

Всадники, всадники… Кровь лишь сочится болгарская,

отчие долы и отчее небо в огне.

Где наш народ, где земля наша вечно бунтарская,

скорбное, ровное поле, ответишь ли мне?

Сук над повешенным ветры качают со скрипами,

пусты равнины, чадит пепелищами тьма;

всадники мчат, мать-земля провожает их всхлипами,

словно поет и рыдает там гибель сама.

Брошено дерзко копье над полями и стогнами,

кровью обрызгано, светит в полуденный час;

мечено небо огромными красными окнами,

словно и небо разгневалось, глядя на нас.

Всадники, всадники, — бездной дорогу обрезало —

отчие долы и небо огнем замело!

Ветер гудит… Мне и страшно, о мама, и весело,

с песнею гибнет просторное поле мое!

Дождь Перевод П. Антокольского

Александру Жендову

Ты, родная земля, моя плоть, моя мать и жена!

Звонкой глиной прельщен, зноем этих пустынь околдован,

темный дождь налетел, заголил твое лоно косматое,

и всю ночь переспит он с тобою на выжженных пашнях,

Чешуя его блещет, зеленые очи сверкают,

залучился, запенился в брызгах коричневый дьявол.

Так раскрой свою грудь, отзовись протяженными гулами,

моя радость — земля, моя плоть, и душа, и жена!

Что за страсть полыхает, какая зеленая влага

размывает и мнет твою черную глину во мгле, —

о, каким мятежом дождевая душа переполнена, —

он поет, и целует, и пляшет, и плачет, и блещет!

О родная земля, моя плоть, и душа, и жена,

обними его жарко, забейся под тяжестью ливня.

Как самец-жеребец, распалился он, вздыбился бешено.

А земля веселится, и пляшут деревья и камни.

Поток Перевод В. Соколова

Горная, за завитком завиток

тропка бежит то подъемом, то спадом.

Утро. Я слышу: струится поток

за можжевельником, ельником, рядом,

стонет и гневается, попадет

в плен к бурелому, в завал каменистый —

выйдет на волю и дальше поет,

дерзкий и радостный, быстрый и чистый,

В водовороте, бушуя, кипит.

Прыгает. И неожиданно круто,

вспенившись, в темную бездну летит.

Греется на солнцепеке с минуту.

Мох похищает у скал и, летя,

ловит листву, унося безвозвратно,

что-то лопочет свое, как дитя,

что-то лопочет, но все мне понятно.

Я понимал его раньше вполне,