Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв. - [25]

1

Знавал ли кто из вас Тараса,

Что полесовщиком служил?

На Путевище у Панаса

Он возле самой бани жил.

Что ж! Человек он был почтенный,

Горелки даже в рот не брал.

Недаром пан за нрав степенный

Его пред всеми уважал.

Он и у пани был в почете,

И староста не обижал,

Зато уж сам он на болоте

С утра до ночи пропадал.

Чуть свет — он за плечи двустволку,

Топорик за пояс заткнет,

Да и уходит втихомолку:

Лес караулит, пташек бьет.

Ходил он много или мало —

Не ведаю, но как-то раз

Беда в лесу его застала…

Вот что рассказывал Тарас:

2

«На самого Козьму-Дамиана[35]

Пошел я в пущу через мхи;

В то утро я поднялся рано,

Едва пропели петухи.

Иду себе я понемногу

И на пенек в лесу присел.

А тут — лоп-лоп! Через дорогу —

Глянь! — тетерев перелетел.

Навел двустволку — щелк! — осечка.

Щелк снова — то же! Надо ж ведь!

Гляжу: за елью, недалечко,

Как есть хоромина, — медведь!

Хоть не трусливый я детина,

А тут затрясся, как осина,

Зубами, как щенок, стучу.

Гляжу — повалена лесина,

И думаю: давай вскочу!

3

Скакнул — да мимо, поскользнулся

И в яму — бух! — в единый мах.

Летел, летел, аж задохнулся,

И стало зелено в глазах.

Я много пролетел иль мало,

Того и сам не понимал,

Одно лишь помню — рассветало,

Когда я на землю упал.

Я встал с земли — чего уж хуже:

Весь был в грязище, как свинья,

И про себя дивился дюже:

Где ж это очутился я?

Поскреб рукою возле уха,

Достал рожок, достал табак,

И ноздри напихал тертухой, —

С утра не нюхал как-никак!

Придя в себя, гляжу я — сгинул

Медведь, как будто не бывал.

Ружье я за плечи закинул,

А сам осматриваться стал.

4

Вот диво! Что за край прекрасный!

Ну, словно кто намалевал!

Цветы пестреют: синий, красный —

Как будто кто платок постлал.

И пташки есть там — так уж сладко

Поют, изрядней соловья.

Помилуй боже, вот загадка!

Куда же это прыгнул я?

Стоял я долго и дивился

И, рот разинувши, глядел,

Как вдруг откуда-то явился —

Пришел, а может, прилетел, —

Какой-то хлопчик, пухлый, томный

И кучерявый, как баран,

А за спиной его огромный

Прицеплен лук был и колчан.

«Куда, отколь дорога эта?» —

Спросил я хлопчика тотчас.

«Дорога эта с того света,

Ведет же прямо на Парнас».

Малец, сказав такое слово,

На крыльях шибко полетел,

Дорогу ж показать толково,

Заторопившись, не хотел.

5

Тут я задумался немного:

«Что это за Парнас такой?»

И напрямик пошел дорогой,

Запасшись толстою клюкой.

Прошел верст девять той дорогой.

Вдруг вижу я — гора стоит;

Под той горой народу много,

Как будто ярмарка кипит.

Прошел поближе — что за лихо:

Народ все чистый, господа!

Кто голову сломя, кто тихо,

Все лезут на гору. Беда!

Как в синагоге, крик несется,

Готов один другого съесть,

Кто побойчей — вперед суется,

Чтоб на гору всех раньше влезть.

6

И все с собою тащат книжки,

Аж пот с иных ручьями льет,

Тот, рукописи взяв под мышки,

Сильнее всех в толпе орет:

«Полегче, братцы! Не душите

Вы фельетон мой и «Пчелу»[36],

А самого меня пустите

И не держите за полу!

Не то я прикажу газетам

Облаять вас на целый свет,

Как Гоголя запрошлым летом[37], —

Ведь я ж редактор всех газет!»

Смотрю и вижу: это сивый,

Короткий, толстый, как кабан,

Плюгавый, дюже некрасивый,

Кричит, как ошалелый, пан.

Мешок его, на плечи вздетый,

Полным-полнехонько набит.

Он тащит книжки да газеты, —

Как коробейник он на вид!

Товарищ рядом с ним идет,

Тащить он книжки помогает,

А сам грамматику несет[38],

Что в наших бурсах изучают.

7

Все что-то разом зашумели,

Народ раздался в два конца,

И, словно птицы, пролетели

Четыре добрых молодца.

Вид был у этих не таковский:

Сам Пушкин, Лермонтов, Жуковский

И Гоголь — быстро мимо нас

Прошли, как павы, на Парнас.

Ну, словом, много тут народу

Взлезть норовило на Парнас.

Немало и панов и сброду,

Как и на свете, здесь у нас.

Промеж людей и я толкался,

Чтобы протискаться силком.

Вот наконец-таки пробрался

И лезу в гору прямиком.

8

Долез. Гляжу: двор с хатой новой —

Обыкновенный панский двор.

Кругом него забор еловый,

Надежный, не пролезет вор!

А на дворе том свиньи ходят,

Бараны, козы бродят, спят.

И боги, знать, хозяйство водят,

Раз держат столько поросят.

Мальцы парнасские швыряют,

В орлянку дуясь, медяки,

А если деньги проиграют,

Так лупят просто на щелчки.

Полез к богам я в дверь той хаты…

И — охти мне! — ни дать ни взять,

Толкутся боги, как солдаты

В казарме — и не сосчитать!»

9

Тарасу черт-те что сдается.

Он словно в кабаке сидит:

Кто трубку курит, кто смеется,

Кто песню про себя бурчит.

Глядит: на лавочке тачают

Швецы богиням башмачки,

Богини у корыт — стирают

Богам рубахи и портки.

Сатурн[39], тот, лыки размочивши,

Усердно лапти подплетал:

Немало по свету бродивши,

Лаптей он уйму истоптал.

Старик Нептун[40] развесил сети,

Шесты готовит для острог;

При нем его, как видно, дети —

Дырявый чинят неводок.

10

Вот Марс[41] дерется с Геркулесом[42],

А Геркулес, что твой медведь,

В утеху старому Зевесу[43]

Ловчится — как бы Марса взгреть.

Зевес же, не слезая с печи,

Кафтан под голову подмял

И, грея старческие плечи,

Все что-то в бороде искал.

У зеркала — знай вертит задом

И мажет маслом волоса

Да нос белит себе помадой

Венера[44] — девица-краса.

Амур[45], тот с девками балует,

Да так, что просто смех берет.

То он украдкой поцелует,

То с головы платок сдерет,

То вдруг на гуслях заиграет,

То нимфам песню запоет,

То глазом этак поморгает,