Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв. - [27]

Ты им не ответишь и не снимешь шапки,

А пройдешь не глядя, словно мимо шавки.

А урядник бросит требовать почтенья,

Требовать пудами сала да печенья;

Посылать не станет он по наши души,

Чтоб дрова возили, да еще посуше;

Чтоб таскали воду для двора, для хаты,

Чтоб корыта мыли, ведра и ушаты;

Чтоб заботой нашей чистилась посуда,

Чтоб, как жар, горели казаны и блюда;

За шерсть и за пряжу бросит придираться,

Бросит издеваться, лаяться и драться;

За полночь, бесстыжий, навалясь на брагу,

Он гонять не будет мужика-беднягу;

Перестанет крыть нас надо ли, не надо

За жнивье, за пашню, за покос, за стадо,

За то, что не к сроку вышел на работы,

Что работал мало, как бы без охоты…

А когда случалось, чтоб мы попросили,

Чего не хватает — плуга ли, косы ли:

— «Христа ради, сударь, окажи нам милость!» —

Разорется так он, что во сне не снилось.

А коня добиться — как дойти до рая:

Барыня не в духе, барин все хворает.

— «Приходи в другой раз!»-дворня-челядь скажет,

А земля-то сохнет — и кто ее вспашет?

На земле трудиться — не гулять на воле:

Ни коня, ни плуга — чем поднимешь поле?

Работай, хоть тресни, — не скажут спасибо,

А могли бы глянуть, пожалеть могли бы!

Вот весны дождемся, вволю будет света,

Но в мужицкой хате не в радость и это:

Барщине конца нет — с косами, с серпами,

С лошадьми, волами, скирдами, снопами;

Этому — жечь уголь, тому — на охоту,

По лесам скитаться, бродить по болоту,

Этот гонит водку, другой — при обозе,

Зададут работы — помоги, о боже!

Кто сгребает сено, кто с рассвета косит,

Кто подводы грузит, кто охапки носит —

Чтоб вам пусто было! До черта работы —

Диво ли, что нету к барщине охоты?

Осенью без счета на извоз гоняют,

Кур, грибы и яйца чохом отнимают.

Барские амбары доверху наполни,

О прихоти панской — о рекрутах помни.

Мост чинить гоняют баре в воскресенье —

Чтоб им в этой жизни не видать веселья!

— «Почему работать не пришел с зарею?

— Почему топор свой не принес с собою?

— Где крупа, где пряжа, полотно льняное?

— Как посмел ты спорить, хам, со старшиною?»

Да вари им пиво — без меры, без счета,

Днем и ночью парься — такая работа!

Со скотиной панской крутишься, как в пекле,

Хоть плачь, хоть молись ты — недолго до петли;

Вьюга ли, гроза ли, лютая ли стужа —

Тем сильней гоняют, чем погода хуже;

Вставай на работу, да без разговора,

А не то из хаты вытащат за ворот:

— «Ты ступай на пашню, ты — поить скотину,

Ты — копать картошку, а ты — на плотину,

Ты коров погонишь, ты — овечье стадо,

Ты сарай поставишь, ты — забор у сада…»

Трудятся и дети, едва поумневши:

К гусям — кто побольше, к уткам — кто поменьше.

Дергают, как черта, скачешь что есть духу,

Часто не поспеешь пожевать краюху.

День-деньской в работе, аж разломит спину,

А начальство лает, будто на скотину.

Словно черт, урядник — с верткою походкой,

Да со злобным взглядом, да с луженой глоткой;

Как начнет орать он, вместо разговору,

Так душе расстаться с телом будет впору;

Обозлясь, не может обойтись без крови —

У него всегда есть плюха наготове;

Мужика «причешет» — пол-чуба оставит,

Усы «подровняет», бороду «поправит».

А уж хватишь страху — травит, словно зайца,

Хоть лаской, хоть пляской, хоть мольбой спасайся!

Ничто не поможет — паришься, как в бане,

Хоть и прав, а держишь язык за зубами…

Только скоро, братцы, сила их порвется,

Кончится их гонор, кончится господство.

Дай бог только люду вольности добиться,

Господам придется слезами умыться.

Там, где было сошек, как весною цвету,

Вспаханной полоски не найдешь и следу,

Будет сплошь равнина, впору бегать волку,

Без крестьян у пана век не будет толку.

Старые покосы скоро станут лесом —

Кто косить там будет? Пан на пару с бесом?

Если пашни станут гиблыми местами,

То и власти панской навсегда не станет.

Вот тогда узнают, что такое горе,

А сейчас и мысли нет у них о голи.

Только и услышишь: «Быдло, прочь поди ты!»,

А добром-то нашим сундуки набиты.

Кабы дал господь нам пережить такое,

Как бы все мы славно зажили в покое!

Жить бы нам без страха, без господской воли —

Было бы и ладу и добра поболе.

Пан тебе сказал бы: «Позабудь плохое,

Сделай милость, нынче приезжай с сохою.

Заплачу, что скажешь, выпьешь напоследок,

Передам с тобою гостинцы для деток.

Завтра, если можешь, приходи с косого,

Женщины с серпами, а сын — с бороною.

Заплачу заране — знаю, всем известно,

Ты крутить не любишь, работаешь честно!»

Да, нужда притиснет, как ужа, придавит —

Не один заплачет, спеси поубавит.

Да и хватит с нас лишь спрашивать так строго —

Будет испытанье и папам от бога.

Нас они терзали, плакать не давали,

Грешен ли, безгрешен — без конца карали.

А теперь самим им то же, что и людям,

Что нам раньше было, то теперь им будет.

А тем нашим барам, что нас драли, — боже,

Дай им, чтоб узнали на своей же коже!

Не поймет вовеки голодного сытый,

Пока сам не ткнется в это же корыто,

И почем фунт лиха посчитает шустро —

Все поймет он, если в брюхе будет пусто;

Без еды в затылке поскребет уныло —

Так царем и богом задумано было!..»

Говорил бы дольше Данила Степану,

Да принес нечистый панскую охрану.

Как пошла тут ругань, да тычки, да плети —

Так пришлось закончить разговоры эти…

Кастусь Калиновский (1836–1864)

^{24}

«Марыся чернобровая, голубка моя!..» Перевод Ю. Петрова