Поэзия Михаила Васильевича Ломоносова - [11]

Которых сродники, развращены мечтою,

Не тщились за Петром в благословенный путь,

Но тщетно мыслили против его дерзнуть.

Представив злобу, их гнушаюсь и жалею,

Что род их огорчу невинностью своею!

Какой бодрит меня и луч, и жар, и шум

И гонит в скорости смущенных тучу дум?

С прекрасной высоты, с великого Парнасса

Наполнился мой слух пронзающего гласа.

Минерва, Аполлон и девять сестр зовут

И нудят совершить священный спешно труд:

«Ты хочешь в землю скрыть врученно смысла злато?

Мы петь тебе велим; и что велим, то свято».

Уже с горы глашу богинь великих власть:

В спокойстве чтите вы предписанную часть.

Когда похвальных дел вы ходите по следу,

Не подражая в зле ни сроднику, ни деду,

Когда противна вам неправда, злоба, лесть

И в сердце царствует правдивость, совесть, честь,

Премена зла в добро явится дело чудно,

И за попрек хвалу вам заслужить не трудно.

А вы, что хвалитесь заслугами отцев,

Отнюдь отеческих достоинств не имев,

Не мните о себе, когда их похваляю:

Не вас, заслуги их по правде прославляю,

Ни злости не страшусь, ни требую добра:

Не ради вас пою, для правды, для Петра.

Пять крат против меня, он сказывал, восстала

И царствовать сестра чрез кровь мою искала.

Измена с злобою, на жизнь мою сложась,

В завесу святости притворной обвилась,

Противников добру крепила злы советы,

На сродников моих и на меня наветы.

Перед кончиною мой старший брат, признав,

Что средний в силах слаб и внутренне не здрав,

Способность предпочел естественному праву

И мне препоручил Российскую державу.

Сестра под образом, чтоб брат был защищен

И купно на престол со мною посажден,

В нем слабость, а во мне дни детски презирала

И руку хищную к державе простирала.

Но прежде, притворись, составила совет,

К которому бояр и все чины зовет

И церкви твердого столпа Иоакима;

Душа его была от ней непобедима.

Коварную начав с притворной скорбью речь,

Свои принудила и прочих слезы течь:

«Когда любезного Феодора лишились,

В какой печали мы, о небо, погрузились!

Но сверх той вопиет естественный закон,

Что меньший старшему отъемлет брату трон.

Стрельцы и весь народ себя вооружают

И общей пагубой России угрожают.

Все ропщут: для чего обойден Иоанн:

Возложат на него убийством царский сан!»

Познав такую злость, ответствовал святитель:

«От жизни отходя, и брат твой и родитель

Избрание Петра препоручили нам:

Мы следовали их монаршеским словам».

Несклонного сего ответа ради гневна,

«С народом выбирать, – сказала им царевна, –

С народом выбирать, не запершись в чертог,

Повелевает вам и общество и бог».

Толстой к Софиину и Милославской слову,

По особливому сошедшиеся зову,

Согласно, дерзостно поборствовали ей,

Что нет правдивее премудрых сих речей.

Иоаким со всем представил купно ликом:

«Мы избрали Петра и сердцем и языком.

Ему здесь вручена державы вышней часть;

С престола низвести уже не наша власть».

София, видя их против себя упорство,

Склонила замыслов к иной стезе проворство.

В надежде досягнуть своих желаний злых,

Совет дала венчать на царство обоих.

Однако патриарх отнюд не колебался

И сими от того словами отказался:

«Опасно в обществе многоначальству быть,

И бог мне не велел того благословить».

И так восстав, от ней с святительми отходит.

Софию страсть владеть в бесчувственность приводит.

Делят на скопищах Москву бунтовщики,

Готовясь ток пролить кровавыя реки.

Предходит бешенство и наглость и буянство,

И едка ненависть, и вожд раздоров, пьянство:

Обсели улицы, торги и ворота;

На расхищение расписаны места.

Без сна был злобный скоп, не затворяя ока,

Лишь спит незлобие, не зная близко рока.

Открылся тайный ков, когда исчезла тень;

Багровая заря кровавый вводит день.

Наруж выходит, что умыслила София

И что советники ее велели злые.

Уже изменники стрельцы сбежались в строй

И Милославского орудие – Толстой;

Толстой в бунтующих шеренгах разъезжает

И дерзких ложными словами поощряет.

Кричит, что Иоанн, младый царь, удушен

Нарышкиными, ах! толь горько умерщвлен.

Тогда, свирепствуя, жестокие тираны

Ударили везде в набат и в барабаны.

Светило вешних дней, Оставя высоту,

Девятого часа скрывало красоту.

Внезапно в ужасе Москва зрит изумленна

Оружие на Кремль спешаще и знамена.

Колеса тяжкие под пушками скрыпят,

Глаза отчаянных кровавые горят.

Лишь дому царского, что должны чтить, достигли,

Как звери дикие, рыкание воздвигли,

На месть спешите нам Нарышкиных отдать,

Или мы станем всех бить, грабить и терзать.

Бояре старшие Матвеев, Долгорукой,

Представ, давали в том стрельцам себя порукой,

Что все волнуются напрасно обуяв;

Что Иоанн с Петром без поврежденья здрав

И только лишь о сем смущении печален.

Сим словом дерзкий бунт был несколько умален:

Все ждали, чтобы им младых царей узреть

И, в домы возвратись, спокойствие иметь.

Увидев из своих чертогов то, София,

Что пресекаются ее коварства злые,

Подгнету буйности велела дать вина,

Чтоб, снова воспылав, горела внутрь война.

Тут, вскоре разъярясь, стрельцы, как звери дики,

Возобновили шум убийственной музыки:

Подобно как бы всю Москву съедал пожар.

Царица, мать моя, прошением бояр

Для утоления всеобщия напасти

Презрев толь близкий рок, презрев горящи страсти,

Выводит нас с собой на красное крыльцо.

Опасность, слезы, гнев покрыл ее лицо;

И брата и меня злодеям показала