Поэзия Крыма - [11]

Мы в синей бездне плыли, плыли.

Ты помнишь ли алые маки?

Граф А. Толстой

I

Над неприступной крутизною

Повис туманный небосклон;

Там гор зубчатою стеною

От юга север отделен.

Там ночь и снег; там враг веселья,

Седой зимы сердитый бог

Играет вьюгой и метелью,

Ярясь, уста примкнул к ущелью

И воет в их гранитный рог.

Но здесь благоухают розы;

Бессильно вихрем снеговым,

Сюда он шлет свои угрозы —

Цветущий берег невредим.

Над ним весна младая веет,

И лавр, Дианою храним,

В лучах полудня зеленеет

Над морем вечно голубым.

II

Клонить к лени полдень жгучий,

Замер в листьях каждый звук,

В розе пышной и пахучей,

Нежась, спит блестящий жук;

А из камня вытекая,

Однозвучен и гремуч,

Говорит, не умолкая,

И поет нагорный ключ..

III

Всесильной волею Аллаха,

Дающего нам зной и снег,

Мы возвратились с Чатырдага

Благополучно на ночлег.

Все на лицо, все без увечья —

Что значит ловкость человечья!

А, признаюсь, когда мы там

Ползли, как мухи, по скалам,

То мне немного было жутко:

Сорваться вниз плохая шутка!

– Гуссейн! Послушай, помоги

Стащить мне эти сапоги,

Они потрескались от жара;

Да что не видно самовара?

Сходи за ним. А ты, Али,

Костер скорее запали!

Постелем скатерти у моря,

Достанем ром, заварим чай,

И все возляжем на просторе

Смотреть, как пламя, с ночью споря,

Померкнет, вспыхнет невзначай

И озарит до половины

Дубов зеленые вершины,

Песчаный берег, водопад,

Крутых утесов грозный ряд,

От пены белый и ревущий,

Из мрака выбежавший вал

И перепутанного плюща

Концы, висящие со скал.

IV

Ты помнишь ли вечер, как море шумело,

В шиповник пел соловей,

Душистые ветки акации белой

Качались на шляпе твоей?

Меж камней, обросших густым виноградом,

Дорога была так узка;

В молчанье над морем мы ехали рядом,

С рукою сходилась рука!

Ты так на седле нагибалась красиво,

Ты алый шиповник рвала;

Буланой лошадки косматую гриву

С любовью ты им убрала.

Одежды твоей непослушные складки

Цеплялись за ветки, а ты

Беспечно смеялась – цветы на лошадке,

В руках и на шляпе цветы.

Ты помнишь ли рев дождевого потока

И пену, и брызги кругом?

И как наше горе казалось далеко,

И как мы забыли о нем!

V

Вы все любуетесь на скалы,

Одна природа вас манит,

И возмущает вас немало

Мой деревенский аппетит.

Но взгляд мой здесь иного рода;

Во мне лицеприятья нет:

Ужели вишни не природа,

И тот, кто ест их, не поэт?

Нет, нет, названия вандала

От вас никак я не приму:

И Ифегения едала,

Когда она была в Крыму!

VI

Туман встает на дне стремнин;

Среди полуночной прохлады

Сильнее пахнет дикий тмин,

Гремят слышнее водопады.

Как ослепительна луна,

Как гор очерчены вершины!

В сребристом сумраке видна

Внизу Байдарская долина.

Над нами светят небеса,

Чернеет бездна перед нами,

Дрожит блестящая роса

На листьях крупными слезами…

Душе легко; не слышу я

Оков земного бытия;

Нет места страху, ни надежде —

Что будет впредь, что было прежде —

Мне все равно – и что меня

Всегда как цепь к земле тянуло,

Исчезло все с тревогой дня,

Все в лунном блеск потонуло.

Куда же мысль унесена,

Что ей так видится дремливо?

Не средь волшебного ли сна

Мы едем вместе вдоль обрыва?

Ты ль это, робости полна,

Ко мне склонилась молчаливо?

Ужель я вижу не во сне,

Как звезды блещут в вышине,

Как конь ступает осторожно,

Как дышит грудь твоя тревожно?

Иль при обманчивой луне,

Меня лишь дразнит призрак ложный,

И это сон? О, если б мне

Проснуться было невозможно!

VII

Как чудесно хороши вы,

Южной ночи красоты:

Моря синего заливы,

Лавры, скалы и цветы!

Но мешает мне немножко

Жизнью жить средь этих стран

Скорпион, сороконожка

И фигуры англичан.

X

Тяжел наш путь; твой бедный мул

Устал топтать терновник злобный;

Взгляни наверх: то не аул,

Гнезду орлиному подобный,

То целый город; смолкнул гул

Народных празднеств и торговли,

И ветер тления подул

На Богом проклятая кровли.

Во дни глубокой старины

(Гласят народные скрижали),

Во дни неволи и печали,

Сюда Израиля сыны

От ига чуждого бежали,

И град возник на высях гор.

Забыв отцов своих позор

И горький плен Ерусалима,

Здесь мирно жили Караимы,

Но ждал их давний приговор —

И пала тяжесть Божья гнева

На ветвь караемого древа.

И город вымер. Здесь и там

Остатки башен по стенам,

Кривые улицы, кладбища.

Пещеры, рытые в скалах,

Давно безлюдные жилища,

Обломки, камни, пыль и прах,

Где взор отрады не находить;

Две-три семьи как тени бродят

Средь голых стен; но дороги

Для них родные очаги

И храм отцов, от моха черный,

Над коим плавные круги,

Паря, чертит орел нагорный.

XI

Где светлый ключ, спускаясь вниз,

По серым камням точит слезы,

Ползут на черный кипарис

Гроздями пурпурные розы.

Сюда когда-то, в жгучий зной,

Под темнолиственные лавры,

Бежали львы на водопой

И буропегие кентавры:

С козлом бодался здесь сатир,

Вакханки с криками и смехом

Свершали виноградный пир,

И хор тимпанов, флейт и лир

Сливался шумно с дальних эхом.

На той скале Дианы храм

Хранила девственная жрица,

А здесь, над морем, по ночам

Плыла богини колесница…

Но уж не та теперь пора:

Где был заветный лес Дианы,

Там слышны звуки топора,

Грохочут вражьи барабаны;

И все прошло, нигде следа

Не видно Греции счастливой:

Без тайны лес, без плясок нивы,

Без песней пестрые стада

Пасет татарин молчаливый…

XII

Солнце жжет; перед грозою

Изменился моря вид:

Засверкал меж бирюзою

Изумруд и малахит.

Здесь на камне буду ждать я,

Как, вздымая корабли,