Поэзия Африки - [72]

И в жилах кровь убыстряет бег,

гонит вспять мои годы, я вижу

себя малышом на коленях у матери,

себя на простой деревенской тропе,

себя в деревне, где все по старинке,

и сам я прост и крепко стою

босыми ступнями на теплой земле,

а вокруг, как живые, трепещут листья.

И тогда я слышу плач фортепьяпо

в концертном зале, где, поддаваясь

его мольбам, заклинаньям и лести,

плачут люди о дальних странах,

о неизведанных новых путях…

Но фортепьяно, нежданно сбившись,

речь обрывает на полуслове,

остром, как жало клинка.

И я, потерянный в предрассветном

тумане столетья, брожу и брожу

над рекой, околдован ритмами

лесных барабанов и фортепьяно.

Колдовской барабан Перевод Андрея Сергеева

В груди моей стучал барабан,

и рыбы плясали в реках,

и люди плясали на суше

под стук моего барабана, —

но, стоя за деревом,

опоясана листьями,

с улыбкой она головой покачала.

А мой барабан стучал и стучал,

все яростней сотрясая воздух,

властительно призывая юных

и мертвых петь и плясать

со своими тенями —

но, стоя за деревом,

опоясана листьями,

с улыбкой она головой покачала.

Тогда барабан застучал в одном ритме

с землей и камнями,

он к небу воззвал

и после к солнцу, луне и речным богам, —

и деревья вдруг заплясали,

рыбы стали людьми,

люди рыбами,

и трава перестала расти —

но, стоя за деревом,

опоясана листьями,

с улыбкой она головой покачала.

И тогда в моей груди

колдовской умолк барабан —

и люди стали людьми,

рыбы рыбами,

а деревья, луна и солнце

на свои места возвратились,

мертвые в землю ушли,

и трава растет, как всегда.

А она все стояла за деревом,

и пальцы ног ее в землю врастали,

и листья шуршали на голове,

и дым из носа ее курился,

и полураскрытый в улыбке рот

стал мрачной пещерой.

И я с умолкшим своим барабаном ушел.

Не творить мне больше чудес.

Ты смеялась, и смеялась, и смеялась… Перевод Андрея Сергеева

Ты сравнила мою песню

со сломавшимся автомобилем,

дескать, много треску, мало толку —

и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты звериными повадками

назвала мои привычки,

дескать, человеку не понять их,

и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты над песней смеялась,

над привычками смеялась.

Колдовской тогда сплясал я танец

под напевный рокот барабанов,

ты ж глаза свои закрыла,

и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Свою душу распахнул я,

а душа моя как небо,

ты ж уселась в свой автомобиль,

и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты над танцем смеялась

и над сердцем смеялась.

Ты смеялась, и смеялась, и смеялась,

только смех твой леденящий

льдом сковал твою же душу,

и глаза твои, и слух,

и твой голос, и язык.

Что ж, теперь пора смеяться мне,

только смех мой не способен леденить,

льдов я отроду не видел

и с машиной песню не сравню.

Смех мой — пламень

огненного ока полдня,

пламень неба и земли,

пламень воздуха и моря,

пламень рек, зверей, деревьев;

и от смеха моего —

пламенного — начал таять

лед твоей души и слов,

взоров лед и сердца лед.

Удивленье охватило

тень твою, и ты шепнула:

«Отчего?»

И я ответил:

«Оттого, что я, подобно

праотцам моим, вбираю

обнаженными ступнями

голое тепло земли».

Духи ветра Перевод Андрея Сергеева

Аисты возвращаются —

розовые в голубом небе.

Во время длинных дождей

они улетали на север

в поисках лучших гнездовий.

И вот они снова со мною,

свободные духи ветра.

О, как легко им летать

на юг и на север,

на запад и на восток!

А меня приковали боги

к этой скале проклятой,

и я завидую птицам,

летящим в далеком небе,

и в мыслях мчусь им навстречу.

И кровь закипает в жилах,

и каждая капля ее —

природы могучий зов,

желанье счастья и воли,

желанье крыльев и неба.

О бог всех богов и мой,

разве я не могу

светлой душой обратиться к тебе

лишь потому, что мой аист в темнице

черной кожи моей?

Зов реки Нун [290] Перевод Андрея Сергеева

Я слышу твой зов,

я слышу его издали,

я слышу, как он прорывает кольцо

этих пресмыкающихся холмов.

Я слышу твой зов,

я хочу посмотреть тебе в глаза

снова и прохладу ощутить

твоих объятий, или присесть

на кромке твоей

и вдыхать твое дыханье,

или, подобно деревьям, следить,

как разрастаются мои отраженья,

и начинать свой день

с песни из уст зари.

Я слышу твой зов,

я слышу, как он

будит душу ребенка,

вслушивающегося: где же речные птицы

приветствуют серебро стремнин?

Я слышу твой зов,

призыванье моей реки, —

ее неудержимое течение

несет неизбежным курсом

мое танцующее каноэ.

И каждый год, умирая,

приносит крик морских птиц,

зов, последний зов,

смиряющий гребни волн

и разрывающий занавес забвения

над моим перевернутым каноэ.

О неизбежный Бог,

смогут ли стать моим кормчим

к тебе и последнему зову

мои исконные звезды?

О, запутанное течение моей реки!

Заклинание рыбака (Поэма) Перевод Б. Слуцкого

I

Забрось твою сеть вправо —

Ничего?

Ничего.

Забрось ее влево —

Ничего?

Ничего.

Тогда забрось за корму каноэ

и тяни внимательно и осторожно,

а я поведу каноэ вперед —

Ничего?

В сеть Настоящего

поймано одно только Прошлое,

и я вижу былые луны, былые солнца,

былые ночи и былых Богов,

отраженных в Прошлом,

старающемся проскользнуть

сквозь сеть, словно рыба.

Тяни осторожно,

тяни внимательно,

не дай ему ускользнуть;

втаскивай в каноэ —

и давай удержим в ладонях

Прошлое, Богов,

хотя бы на одно

бесшумное мгновенье,

бесшумное мгновенье,

поучительное мгновенье.

Мои руки дрожат

от страха перед маскарадами

воскресающего Прошлого.

Тяни, человече, тяни,