Поэзия Африки - [53]

Ночь остывает

И танцоры

Один за другим

Тают во тьме,

Оставляя после себя тишину,

Чтобы наглая сова

Улюлюкнула свое «спокойной ночи».

Едва в леденящей лесной тьме

Проснется

Тайная жизнь,

Гневный, яростный, презрительный рев

Раздерет ночь, словно гром,

Отошлет барабаны спать.

Симба —

Он стоит и смотрит,

Потом надменно зевает,

Пылающее величество

В чернильной тьме ночи,

Владыка африканской ночи.

МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ЖАН-ЖОЗЕФ РАБЕАРИВЕЛО [162]

Тананариве [163] Перевод С. Шервинского

Привет, страна моя, где предки мир вкусили!

Гробницы древние, минувшего следы,

Холмы цветущие и реки в полной силе,

Живое золото на зеркалах воды!

На красных домиках шатры из листьев длинных,

Где шествует заря, верхи им чуть задев,

Где слышен по утрам на плитах стен старинных

Прекрасных девушек мечтательный напев.

Привет, привет и вам, всевечных гор громады,

Свидетели былых полузабытых лет,

Где жадно ищем мы затерянные клады

И ждем, когда же нам дадут они ответ.

О, как бы я желал души рассеять смуту,

Их гибнущей красы уразумев язык!

О, провести бы здесь хоть краткую минуту,

Страна Неведомых Героев и Владык!

Лишь солнце выглянет, пастух погонит стадо,

А девушка — овец, и тихо запоют,

Не знают песни их искусственного склада,

Но с ними сладостней мой утренний уют.

Когда же долетит к раскрытым синим рамам

Окошка моего дыханье ветерка,

Я выйду подышать чистейшим фимиамом

Раскрывшегося в ночь прохладного цветка.

Еще есть радости: толпу опережая

Ликующих крестьян, я на поле пойду

Свой принести привет на праздник урожая,

Плясать, колосьями махая на ходу.

Но вдруг задумаюсь над тайнами вселенной,

Моих покойников в меня проникнет дух,

К могилам побегу, у их стены почтенной

Слова заветные произнесу я вслух:

«О сердце бедное! Под камни гробовые,

Сюда, где каркает, слетаясь, воронье,

И ты, что в пелены обернут дождевые,

Несчастный, ляжешь тлеть. Здесь место и твое».

Я не сумею скрыть тоски своей избыток,

О, край, где мир в душе, где сладок мне досуг, —

Найдется ль где-нибудь таинственный напиток,

Чтоб утолить на миг души моей недуг?

Сикомор Перевод С. Шервинского

Произрастаешь ты из камней гробовых,

И, может быть, твой сон могильный —

Лишь кровь покойников, тех светочей живых,

В ком доблесть прежняя страны моей бессильной.

В лазурь возносишься, тенист и молчалив,

И темною листвой доносишь издалека

Покойников безмолвный к нам призыв,

Призыв не уступать злокозненностям рока.

Стоишь ты одинок и побуждаешь нас

Быть верными себе и, родиной гордясь,

Не изменять ее красе любимой.

Ах, каждый раз, твою увидевши листву,

Хоть ритмом я чужим в поэзии живу,

Я вдохновляюсь мудростью родимой.

Филау Перевод С. Шервинского

Филау[164] царственный, о брат моей печали,

Рожденный за морем, в своем краю далеком.

Земля моих отцов, где стал ты на причале,

Благоприятна ли твоим природным сокам?

Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в горе

О пляске дев морских на берегу песчаном,

И видятся тебе безоблачные зори

Страны, гордившейся зеленым великаном.

Теперь кора твоя потрескалась в разлуке,

Ты обессиленно протягиваешь руки,

Привал залетных птиц, где не найти им тени.

И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых,

Законам подчинясь чужих стихосложений,

Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах.

Тропическая лихорадка Перевод С. Шервинского

Не раскололось ли солнце над теменем?

Слышишь, удары его расцепляют

ствол твоего спинного хребта,

без смазки ввинчиваются в ветви тела.

Твой череп — огромный плод, дозревающий

в жаре всех ведомых широт тропических,

тропических, но без свежести

пальмовых крон и дыхания моря.

Гортань твоя высохла, воспалились глаза,

ты уже видишь поверх доступного людям,

охватываешь пылающий мир:

чащи, одетые в наряд новобрачных;

четыре руки держат связки бананов,

пучки цветов, не виданных теми,

кто рожден не в лесах.

Слышны тебе голоса

счастливых на солнце купальщиков

и водопадный гром.

Но вдруг, внезапно

не льда ли подземного зов?

Окутал он члены твои,

чтобы всем существом ты почуял озноб, —

и уже ты готов забраться под тучи,

зарыться в гущу всех рощ островных,

во всю их тяжелую мглу,

в последние ливни с их запахом

пригоревшего молока.

Губы крепче сожми, из них да не вылетит

ни одно из видений бреда,

незримых другим,

и пусть тебя убаюкает

этот гул, возрастающий

в ушах твоих — раковинах,

где трепещет море,

о дитя островов!

Белый бык Перевод С. Шервинского

Это созвездие называют Южным Крестом, —

я предпочту называть Белым Быком, как арабы.

Выходит он из загона на побережии вечера,

справа и слева — два Млечных Пути.

Идет, не утоленный рекою света,

и жадно пьет, припадая к заливу туманностей.

Юный слепец на поприщах дня,

не мог ничего приласкать он рогами.

Но едва распустились цветы

на луговинах у ночи,

и уж пасется луна среди них, скача, как телица,

вновь он становится зряч, и кажется он могучей

синих быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням.

Флейтисты Перевод С. Шервинского

Ты свою флейту

выточил

из хребта могучего тура,

отшлифовал на бесплодных холмах,

бичуемых солнцем.

Он свою флейту

вырезал из тростинки,

дрожащей под ветром,

проделал отверстия

у быстротекущей воды,

в опьяненье от лунного света.

Вы играете оба, когда сгущается вечер,

словно замедлить стремитесь бег

круглой пироги,

готовой разбиться о берег неба,