Поэзия Африки - [36]

Я жду,

жду красного часа решенья,

чтобы войти в тело битвы.

И вот уж свистит надо мною стрела,

уносящая вдаль

опьяненный порыв победы.

КЛЕМЕНТИНА НЗУЖИ [105]

Движения Перевод А. Якобсона

Возникло дерево

из влаги

глаз твоих.

Над деревом

склонившись,

опускаюсь

в твои глаза.

Навстречу

ветви

пальцев.

Ломаю дерево

и погружаюсь

в прохладу

рук.

Зеркало Перевод А. Якобсона

Я причесываюсь и гляжусь

В зеркало твоих глаз.

Не страшись…

Если голос мой задрожит,

Если будет невнятна речь,

Если загадочна будет строка,

Если зубами вопьюсь в камыш,

Не страшись.

Слышишь, льется кровь бедняков,

Не оттого ли и у меня

Сердце в крови?

Возьми меня за руку,

Не страшись,

Будем вместе,

Будем вдвоем,

Буду причесываться и глядеть

В зеркало твоих глаз.

Нет, не моя вина Перевод А. Якобсона

Нет, не моя вина,

Что я не понятна вам.

Мне

Природой самой

Дан заумный язык.

Речь древесной листвы

ветра,

цветов

и вод —

Это тоже язык,

Невнятный уху людей.

Считайте, что я деревцо,

ветер,

цветок,

вода,

И вслушивайтесь в меня.

Занесенный ко мне Перевод А. Якобсона

Занесенный ко мне

Ветром нежданных встреч,

Вновь поселился он

В хрупком сердце моем.

Он улыбку сберег

В горьком изгибе губ

И сохранил в глазах

Нежность былых времен.

Снова взглянули мы

Друг на друга, как встарь,

И, как в прежние дни,

Застучали сердца.

Раненную, в шипах,

Руку нашла рука;

Превозмогая боль,

Встрепенулись тела.

Так за гранью потерь,

За пределом утрат

Мы рванулись к любви

Наперекор судьбе.

Вечер Перевод А. Якобсона

В пору, когда сирены ревут

И солнце медленно падает вниз,

Уживаются странный покой

И беспокойный гул.

Сумерки наступают не вдруг,

По газонам бродят лучи,

Будто пришельцы дальних миров;

Золотом облит горизонт.

Изукрасили небосвод

Великолепные города,

Праздничные дворцы

И тамтамы огня.

Замигала звезда

И другая в ответ,

И вот уже тысячи огоньков потрескивают в темноте.

Это

Ночь!

ОСТРОВА ЗЕЛЕНОГО МЫСА

ОСВАЛДО АЛКАНТАРА [106]

Прибой Перевод В. Марковой

Жду. Пусть придут все шумы, грохоты, выкрики, вопли;

пусть придут состраданье молчания, сытость молчания;

пусть придут все скрытые накипью жизни события: различить их еще я не в силах;

пусть придут все пески, обломки всех скал, вся тина, весь ил,

что поднимается зондом со дна судоходных морей;

пусть придут слова проповедников, не страшащихся рокового смысла их слов;

пусть придут возражения тех, кто снабжен резонатором самым надежным,

и пусть все вернутся к началу, к исходному пункту;

пусть обручится поэт с вдохновеньем миров;

пусть поэты придут и оды поэтов;

пусть все войдут, за руки взявшись, в большой хоровод рыбаков;

пусть все сотворенные станут творцами;

пусть придет все другое, что кажется мне справедливым за круглым моим тусклым стеклом…

Я наготове. Я жду сокровищ, что вышвырнет мне океан…

Главное: прочно стоять на земле, о которую я расшибаю колени.

Пусть все придет. Все придут и увидят меня,

как я размахиваю радужным фонарем

на передней линии фронта всех сшибок, всех бешеных битв.

Странный человек в толпе Перевод В. Марковой

Чудится, будто он с чуждой явился планеты.

Двери настежь. На каждом пороге торчит любопытный.

Вот он идет. Он не здешний.

В городе улицы нет, где бы знали его.

Кто он?

Дети смеются, когда он мимо проходит.

А почему? Он разве горбун? Калека? Урод?

Взрослые скрытой насмешкой перекрывают тревогу,

смотрят с опаской на сыновей, чья судьба

смутно вдруг волновать начинает их души.

О, посмотрите на брюки! На космы волос!

Слышите, он на ходу бормочет под нос себе…

Может быть, он одержимый, опасный безумец?

Или, быть может, тот самый, вечный бродяга,

кто под грохот грозы, под шум проливного дождя

клавиши петь принуждал в королевском дворце,

в Вене, всех герцогинь убеждая и принцев

жизнь свою переиначить

и пойти вслед за ним в Пазáргаду[107], в недостижимый город?

Да, недостатка не будет в безумцах, которым мерещится отблеск

пламени взгляда Христа

в темных глазах его…

Это — дон Себастьян[108],

Это — дон Себастьян,

он вернулся!

В волнах Атлантики высится остров, где, пронзенный стрелами, он возрождается снова и с обнаженной шпагой в руке!

Жив святой Себастьян.

Все глядят на своих сыновей, ужасаясь: вдруг и они одержимыми станут?

Шпага обнажена. Эту шпагу вручил ему, погибая, друг и товарищ его Дон-Кихот и взял обещанье, что он никогда, никогда не вернется…

Да. Поэзия — тайна его, недостойная слабость.

Правда, есть же Страна,

есть же такая Страна,

где он проходит вдоль улиц с высоко поднятой головою,

и никто не заметит, что он старомодно одет,

что растрепаны волосы,

что нет в нем ни капли ловкости, цепкости…

Мать Перевод В. Марковой

О мать-Земля!

Вот я пришел — и у ног твоих мольбу мою положил.

Сын твой слагает моленья к вседержителю мира…

Молится он за тебя,

за себя,

за всех твоих сыновей, разметанных

вдоль пепельно-серой, истерзанной плоти твоей,

мать-Земля.

Родная!

Спи… спи…

Но когда ты очнешься,

не гневайся, ради девы Марии,

ни на меня,

ни на других сыновей,

которых ты кормишь нежностью твоей плоти.

Милая мать,

как я хочу прочесть молитву мою

и не могу;

моя мольба задремала в глубине твоих плачущих глаз:

всех сыновей жаждешь ты накормить —

и не в силах…

Мать-Земля,

мне сказали, что ты умерла,

что тебя погребли, завернув в плащаницу дождей.

Как я плакал!

В сердце моем отражен каждый твой жест.

Вижу движенья твои,