Поэзия Африки - [108]

Как нежен лиловатый их покров

в благоухании задумчивых намеков!

Как нежен лиловатый их покров!

Порхающие стаи мотыльков

едва тревожат воздух полусонный —

порхающие стаи мотыльков.

Несмело приближаюсь я к подножью

рыдающей печально джакаранды;

и вот опять любуюсь с тайной дрожью,

как ласково струенье лепестков…

БЕНЕДИКТ ВИЛАКАЗИ [388]

Посвящение в поэты Перевод А. Сендыка

Возле ворот Дукузы[389] —

Великого города предков —

Я молил заходящее солнце о том,

Чтобы Чака послал наконец за мной.

Вождь услышал и повелел:

«Стань для земли копьем и щитом».

А потом, вослед за славой земной,

Тень прекрасной Уманкабайи[390]

Мне явилась во сне.

Она приоткрыла тайны вселенной

И меня обучила парить в вышине.

Ворота — старинный сторож — Дукузы

Предо мной растворились по воле ее;

Я вошел, от волнения не дыша,

Не зная, как славить Уманкабайю.

От скорбей исцелилась моя душа,

И я, упав на сухую траву,

Себя ощутил могучим вождем.

Как знать, что во сне, а что наяву…

Я жаждал встретить Уманкабайю,

Но призраки всплыли из бездны зла, —

Сомкнулись створы ворот Дукузы,

И пеплом Дукуза к ногам легла.

С тех пор стало тесно словам во рту, —

Я понял, что прежде жил, как немой,

С тех пор я поэт, даже смерти самой

Вновь не отбросить меня в немоту.

Я спал, но явившаяся во сне

Уманкабайя сказала мне:

«О сын Манцинзы, глаза раскрой,

Ты рожден не затем, чтобы спать, поэт,

Воспой боевого копья полет,

Сердцу не дай обрасти корой!»

Я белому задал вопрос Перевод А. Сендыка

Как-то я белому задал вопрос:

— Зачем ты пришел сюда, что ты принес,

Почему колени мои дрожат,

Отчего моя жизнь черна,

Почему даже в полдень кажется мне,

Что затмила солнце луна?

Как-то я белому задал вопрос:

— Можно ль вернуться туда, где я рос,

Где кобе[391] я ел, и пил молоко,

И жизнь начинал, как дед?

Неужели ничем уже не отмыть

Вашей грязи и копоти след?

Как-то я белому задал вопрос:

— Почему окровавлен я и безголос?

Я крепкую черную кожу имел,

Я честный язык имел;

Кто же сегодня мне рот заткнуть

И кожу спустить посмел?

Как-то я белому задал вопрос:

— Везде ли цветных превращают в отброс?

В землю уходят тысячи стен

И вздымаются до облаков;

Не заблудился ли я меж домами,

Пугающими стариков?

Как-то я белому задал вопрос:

— Скажи, неужели ты веришь всерьез,

Что и впредь, покорившись тебе, вожди,

Подобно предкам своим,

Будут зулусами править, пока

Ты голов не открутишь им?

Белый, конечно, молчал в ответ,

Но я разобрался, где мрак, где свет,

И ныне вперед поведу народ,

Который давно уже сбит с пути, —

Сгусток страданья черных людей

Недаром трепещет в моей груди.

Вечер Перевод А. Сендыка

Стало чернеть темно-синее небо,

Дальние горы исчезли во мраке,

И солнце закатное приняло цвет

Красного железняка.

Юркие ласточки в гнездах укрылись,

Зашевелились летучие мыши,

А ветры устали гнать с океана

Растрепанные облака.

Искусственный свет побелил дорогу,

Где-то вдали завыли гиены,

Только они, пожирая падаль,

Бродят вблизи от мест,

Где гибнут деревья и сохнут травы,

А пыль, поднимаясь из горла шахты,

Летит по ветру и покрывает

Мир на сто миль окрест.

Здесь нет ни реки, ни болот прохладных,

Ночью лягушек здесь не услышишь,

Коростели и белые цапли

Давно улетели прочь.

Теперь здесь водятся только… люди.

Вот наконец они показались.

Значит, их день рабочий окончен,

Значит, настала ночь.

На золотом руднике Перевод А. Сендыка

Гремите, машины, и скрежещите,

Вы трудитесь без перерыва на сон,

Я тоже сутками сна лишен.

Гремите, машины, и скрежещите,

У вас я не стану просить о защите,

Какое вам дело до черных рабочих,

Какое вам дело до слез и страданья;

Шахта не знает ни дня, ни ночи,

Вместо покоя здесь ожиданье

Отбоя, похлебки и воскресенья…

Гремите, орите, ищите спасенья,

А мы устали от криков боли

И грубой брани в дороге длинной

Меж этим адом с названьем Голи

И краем, где из гончарной глины

Нас вылепил бог и обжег в печи,

Чтоб стали черны мы и горячи.

Дымом наполненные машины

Нас обрекли

Неволе и горю;

Нас провезли

По суше и морю

И бросили в жадную пасть темноты,

Где, мучаясь издавна, люди-кроты

Тянут тугие соски земли,

Чтоб золотые струйки текли

В бездонный карман хозяина шахты.

Люди-кроты не знают о солнце;

Солнце у предков их отобрали,

Деды и прадеды умирали

Для того, чтобы вам помогать в работе,

О колеса, крутящиеся бессонно,

О гиганты, лишенные стонущей плоти!

Мы в рабстве, но кто, по какому праву

Вас заставляет работать, работать,

Давиться работой, скрипя от злости,

Пока не устанут сгибаться суставы

И не источит ржавчина кости,

А после выбрасывает на свалку?

Я видел скончавшиеся машины,

В шахте мы с ними родные братья:

И нам разъедает ржавчина кости,

И мы отдыхаем лишь на погосте…

Но машина не станет рожать машину,

Как мы, потому что она умнее,

Но машина не кашляет перед смертью,

Как мы, потому что она сильнее.

Нам и за проволокой колючей

Мерещится случай, счастливый случай,

А ей не нужно глупой надежды.

Бездонны штольни,

А день рабочий —

Это весь день

И три четверти ночи.

Кроты под землей

Ведут коридоры,

Кроты на земле

Поднимают горы.

И бесконечность этой работы

Потрясает их простодушных предков.

Так было: люди племени моши,

Голос сирен услыхав однажды,

Из хижин вышли на всякий случай;

А белые проволокой колючей

Им путь преградили

И обратили

Мужчин в кротов, копающих землю,