Поэзия Африки - [107]

Перевод В. Рогова

Одинокая дорога,

Не видно звезд;

Одинокая дорога,

Тень, тишина,

Все тихо, недвижно,

Как в сердце, что умирает,

Печальный звук,

Замирающий шаг,

Одинокая дорога и ты.

Тени,

Странные, тусклые тени,

Ползущие тени

Стучатся в душу тюрьмы.

Печаль, печаль,

Горькая печаль —

Вот дорога моя.

ДЕННИС БРУТУС [386]

«По всей земле родной…» Перевод А. Ибрагимова

По всей земле родной пролег мой путь.

Я — трубадур, не знающий покоя;

леса меня приветствуют листвою,

и я спешу им руку протянуть.

Запреты презираю я: их суть —

глумление над мыслью, над мечтою,

и, под прицелом пулеметов стоя,

достоинства не уроню ничуть.

Иду, пою, не смея отдохнуть.

В отплату за добро, за все благое

обидчик мой стремится затянуть

петлю на шее у меня, изгоя;

и милостью не взыскан я — отнюдь.

Мне тень стрелы перечеркнула грудь.

«Мы уцелели…» Перевод А. Ибрагимова

Мы уцелели,

и — пусть отвергнутая — нежность не увяла,

Снопы лучей обыскивают грубо

беспомощную нашу наготу;

над нами — вечным ужасом обвала —

фашистских запрещений декалог;

и под ударами сапог

растрескались и облупились двери.

Мы уцелели, пережив

лишения, разлуки и потери.

На темных улицах патрульные — как змеи,

свернувшиеся перед нападеньем.

И худшее изо всего — террором

обезображена земля моя родная,

а мы разрознены, изнемогаем в муках;

но — пусть отвергнутая — нежность не увяла.

«Опаснее свирепейшего зверя…» Перевод А. Ибрагимова

Опаснее свирепейшего зверя,

не поддающееся прирученью,

чудовище железное меня

наметилось схватить огромной пастью.

Как балерина, легконог,

как мотылек, недолговечен,

я пританцовываю осторожно,

от гибели пытаясь ускользнуть.

И вдруг с небес гранитно-серых

на мрачный прах земной

лучи — потоком.

Сиянье вдалеке

струит воспоминанья

о ком-то светлом, милом сердцу —

таком далеком.

«Над мокрой мостовою…» Перевод А. Ибрагимова

Над мокрой мостовою — солнце.

Избитые до синяков, —

как ни оспаривай бесспорное, — украдкой

мы радуемся передышке краткой,

и наши души, наши костяки,

изломанные сапогами,

целует золотистое сиянье.

Быть может, скоро наши костяки

напишут имя гневной Немезиды,

погибнувшей от пули в Шарпевиле.

Пока же на устах, смиривших гордость, —

безмолвие тоски.

Мы благодарны передышке краткой —

и солнцу этому — над мокрою брусчаткой.

Обслуживание в южноафриканском стиле Только для небелых Перевод А. Ибрагимова

1

Девица зауряднейшего вида

с невыразительными мелкими чертами

и похотливинкой в глазах

взирает с царственным презреньем

на вшивое мое существованье

и, с томной неохотой изъявив

свое согласье — даже нос картошкой

внезапную точеность обретает —

продать мне несколько почтовых марок,

губами сморщенными старого хрыча

подсчитывает медяки, ворча.

2

Еще ни разу чай, что подают в буфете,

не возбуждал во мне подобной жажды.

Глумятся надо мною расписанья,

со свистом пробегают поезда;

и здесь, в прибежище бессилья моего,

часы нашептывают мне: «Будь стоек!

Терпи, пока тебя обслужит наглость!»

О мысли, полные отравы, перестаньте

тянуть свое унылое анданте.

«С обычной шумихой…» Перевод А. Ибрагимова

С обычной шумихой приходит осень в эти края.

Словно старушечий, голос ее визглив.

Золотые, с каштановыми прожилками,

пряди ее волос

развеваются над дубами,

осветляя их нервную зелень;

полное затаенной страсти,

порывистое дыханье ее

сладостно разливается в утреннем воздухе,

пронизанном жаждою обладанья —

и смерти.

Эрозия: Транскей [387] Перевод А. Ибрагимова

Шрамы, стонущие под покрывалом зеленым,

беззвучно рыдающие кровавые раны

молят об утолении жажды;

жизнь по множеству русл устремляется к морю.

Земля моя дорогая, раскрытая передо мною,

истерзанная и послушная воле моей;

по горным уступам карабкается проворно

мое восхищенье, а гнев извергает потоки,

дымящиеся любовью и болью;

прекрасные смуглой своей наготой, в покое обманчивом

к неведомым горизонтам убегают пространство и время,

томясь ожиданьем дождя.

Ночной город Перевод А. Ибрагимова

Да будет тих, любимая, твой сон!

Над пристанью — разлив сиянья студенистого;

патрульные машины расползлись

по городу, как стая тараканья.

Из хижин, где живут страданья,

насилье вышвырнуто — вшивым тюфяком;

и в дрожи колокола ужас затаен.

В песках и скалах дышит гнев неистовый.

Да будет безмятежен в эту ночь,

земля моя любимая, твой сон!

«Все те же звуки…» Перевод А. Ибрагимова

Все те же звуки: дикий

сирены вой в ночи,

стук громовой — и нервов

пронзительные вскрики.

Крещендо — боль. В глазах

разгневанные блики,

неудержимый плач —

все горше и надрывней.

Дней пережитых лики

назойливее ливней.

Все те же звуки — стук сапог

и вой сирены дикий.

«Я в памяти храню…» Перевод А. Ибрагимова

Я в памяти храню твои черты:

у стула опустившись на колени,

печальными глазами смотришь ты,

как я бреду по остриям ножей,

и на губах твоих, обидчиво поджатых,

застыло обвинение в измене.

Мы оба знаем тщетность оправданий.

Любимая, в любви я отдаю

стране своей родимой предпочтенье.

Вину свою охотно признавая,

я все же ожидаю снисхожденья:

не ты ли, красотой своей маня,

в сообщничество вовлекла меня?

И сердца моего не гложет стыд.

Я верю, что она, страна родная,

мое невольное предательство простит,

к сопернице напрасно не ревнуя.

К Бернис Перевод А. Ибрагимова

Как ласково струенье лепестков,

окутывающих мою нагую землю!

Как ласково струенье лепестков!