Поездка Вилнита на восток - [3]

Неподалеку раздались голоса. Муж, жена и двое детей шли по тропинке к станции. Все они были тяжело нагружены вещами, но парнишка со смехом перекинул свой узел с одного плеча на другое и, весело размахивая свободной рукой, стал что-то рассказывать… Ему хорошо смеяться — у него и папа и мама… Вилнит изо всех сил прижал кулаки к глазам, чтобы унять слезы, и свернул с тропинки. Он никогда не боялся чужих, но ведь раньше всегда где-нибудь поблизости были бабушка и дед… Из только что вытертых досуха глаз снова полились слезы.

Вилнит вышел на широкую, в глубоких рытвинах дорогу. Извиваясь сквозь осиновую рощу, она шла прямо в гору, где тянулись в два ряда серые домики с тесовыми крышами. Это была деревня. Вилнит сразу понял это. Домики смотрели на дорогу, и в каждом домике было по два или по три украшенных разноцветными резными наличниками окна. Еще повыше стоял огромный скотный двор с широкой, похожей на распростертые крылья крышей. Ну точь-в-точь наседка над сотней сидящих в два ряда цыплят. Теперь Вилнит понял, откуда берутся на станции молоко и лукошки с яйцами.

В роще паслась небольшая серая козочка на короткой привязи. На кочках и вокруг пней краснели листья земляники, там могли быть и ягоды. Вилнит опустился на пень и стал перебирать листья. Попались две-три ягодки, но совсем еще зеленоватые. Вдруг кто-то взъерошил ему сзади волосы. Мальчик схватился за затылок и почувствовал что-то мягкое, влажное и теплое. За спиной стояла козочка, смотрела на него своими серо-желтыми глазами и спокойно жевала какой-то длинный стебель. Вилнит встал и попятился. До сих пор ему приходилось иметь дело с козами только на расстоянии. Может быть, она собирается его боднуть? Но козочка ни о чем таком не думала, облизнулась, тряхнула смешной бородкой и принялась спокойно щипать траву.

Лишь сейчас Вилнит заметил и пастуха. Он сидел спиной к нему на другом пеньке и, весь уйдя в работу, что-то мастерил. Вилнит подошел поближе. Парнишка, приблизительно одного с ним возраста, был занят тем, что перочинным ножиком со сломанной рукояткой вырезал на очищенной от коры ивовой палочке какие-то зубчики и крестики. Вилнит подошел еще ближе.

Работа была не из блестящих: крестики были то длиннее, то короче, а зубцы неровные.

— Берись за другой конец, — посоветовал Вилнит. — Этот очень короткий, вот у тебя все кресты и разъезжаются. Еще палец обрежешь.

Но парнишка даже не поднял головы и не посмотрел в его сторону. Может, он на него рассердился?.. Вилнит попятился от пастуха так же, как от его козочки. Как странно: в Риге он не боялся даже бородатых дядей, в вагоне, сидя рядом с дедом, не испугался даже такого опасного человека, как одноглазый старик. В голове мелькнула мысль, что без бабушки и деда весь мир вдруг стал слишком большим и невыносимо чужим… В Весеннем саду в Риге он непременно осведомился бы у такого недотроги, не забыл ли он дома язык. Теперь он поспешил удрать. Повернулся и быстро пошел по дороге.

Когда тропинка круто повернула в гору, Вилнит остановился и оглянулся. Пастух вывел козочку из рощи и потащил в противоположную сторону. Мальчик жил, наверно, где-то около станции.

С горы спускалась какая-то женщина. Она остановилась и с удивлением посмотрела на незнакомого мальчугана.

— Откуда ты тут взялся? — спросила она. — И куда ты идешь, мальчик?

Вилнит не понял слов, но смысл их был ему ясен. Что мог он ответить? Он и сам не знал, куда идет.

Женщина была еще довольно молодая — во всяком случае, гораздо моложе бабушки, — только очень худая, может, даже больная, с глубоко запавшими печальными глазами. Она бросила взгляд на узелок, висевший у нее на руке, потом на видневшуюся вдали станцию и кивнула ему.

— Идем со мной, не могу же я бросить ребенка посреди дороги!

И они пошли: она впереди, а Вилнит бодрым шагом за ней. На сердце стало как будто немного легче. Конечно, это не бабушка, но все же у нее было что-то общее с бабушкой. Во время недолгого пути до первого домика деревни жизненный опыт его обогатился новой истиной. В вагоне, да и дома ему часто казалось, что бабушка и дед — только помеха в его жизни и что без них было бы куда лучше и веселее. Теперь же он знал, что они имеют значение, и притом немалое.

По дороге его покровительница встретила еще двух женщин и обеим рассказала одно и то же — во всяком случае, Вилнит слышал одни и те же слова. Когда они остановились у первого домика, вокруг них сразу же собралась порядочная толпа народа, в том числе несколько ребят и седой, по-видимому слепой, дед. Окружив Вилнита, они о чем-то горячо заговорили, все время глядя на него. Вилнит застеснялся и прижался к своей покровительнице, которая казалась ему роднее, чем все остальные.

— Ребенок боится, — сказала она, взяла его за руку и подвела к теплой еще от солнца лавочке у стены. — Присядь, бедняжка, все равно тебе идти некуда.

Теперь собравшиеся только изредка поглядывали на мальчика, но зато заговорили еще горячее: кто вполголоса, покачивая головой, кто громко и размахивая руками, как бы давая понять, что все это для него так ясно и понятно, что не стоит даже об этом говорить.