Поездка в Новгород-Северский - [9]

Чолхов был отсюда километров десять, на полпути до моей деревни. Все же ближе к дому, подумал я.

Через некоторое время мы услышали звук мотора и насторожились. Машина приближалась. Вскоре из темноты, куда уходила наша улица, вынырнул свет фар. Приближаясь к освещенному перекрестку, шофер погасил фары. И хотя мы уже увидели, что это был молоковоз, к тому же ехал он в противоположную сторону, мы все же в оба смотрели на него, как смотрят заждавшиеся зрители на появление любимого актера. Молоковоз перед нами вдруг взревел и понесся прямо на серое здание тира напротив. Чуть не врезавшись в этот тир, машина сделала на скорости плавный разворот и, обдав нас теплой пылью, остановилась. Все стихло. Наконец открылась дверца кабины, на землю спрыгнул человек, но подходить не стал, топтался на месте. А из-за длинной бочки молоковоза вышел шофер и направился к нам. Издали он весело сказал:

— О-отдыхаем, братцы! Садитесь, я отвезу.

Никто из нас не сдвинулся с места: не на бочке же ехать. А он остановился перед нами и улыбался. Рубаха-парень, грудь расхристана, кепочка на макушке, широкое скуластое лицо.

— Ну, что притихли?! Довезу-у… Вот тебе куда надо? — обратился он ко всем сразу и покачнулся на широко расставленных ногах. Теперь стало ясно, что он пьян.

— Ты сам-то откуда? — глуховатым голосом спокойно спросил его мужчина, не вставая со скамейки.

— Та я с Нового Ропска, — открыто сказал парень.

Эта деревня была далеко отсюда, на северо-западе района, нам же надо было на юг.

— С Нового Ропска… Ну-ну, — неопределенно сказал мой попутчик и замолчал.

— Так кому куда, счас развезу, — еще раз предложил парень. Но, видя, что мы не откликаемся, махнул рукой и возвратился к машине. О чем-то переговорил со своим товарищем, затем оба сели в кабину. Звучно хлопнули дверцы в тишине сонной улицы, молоковоз взревел и понесся в темноту, туда, откуда появился…

Снова стало тихо. Некоторое время еще слышен был шум удаляющегося мотора, но потом и он растаял. Бледный свет фонарей безжизненно застыл над перекрестком. Темная улица, тишина, все уснуло…

Через полчаса пришла племянница.

— Та уж собирались ехать, — еще издали, от перекрестка начала она, — Сергей даже «газик» завел, и тут сообщили, что на площади «Москвич» сбил человека, тот на велосипеде ехал. Насмерть; и уехал, не остановился. Номера, правда, увидел сторож универмага.

Она стала рассказывать, что это произошло на углу, где ресторан и универмаг, что вокруг не было ни души, а я ничего не мог понять; как так, думал я, тихая ночная площадь, освещенная фонарями, едет человек на велосипеде, о чем-то думает, вдруг из-за угла вылетает машина… И все… Если бы это случилось днем, когда есть шум, движение, то все еще можно было бы понять или объяснить, но глухой ночью… в ситуации, явно подозрительной для случая… «Как же обнаглела смерть в наше время!» — подумал я.

А племянница, подробно рассказав своим эту новость, опять отправилась в отделение. Она вышла на перекресток, под свет фонарей, и застучала каблучками по асфальту, повернув за угол и уходя по улице вниз. Эхо далеко разносило в тишине этот стук. Постепенно он становился все глуше, глуше, словно чье-то сердце останавливалось… И снова потянулись минуты ожидания. Я смотрел на высокий деревянный забор, что тянулся от тира, на толстые липы перед ним и неожиданно почувствовал над собой небо. Поднял голову — оно было бездонно-черным. Только звезды… Казалось, что они откуда-то гурьбой высыпали, чтобы с любопытством понаблюдать за нами…

Прошло еще полчаса, не менее. И, думая о своем, нет-нет да видел я внутренним зрением, как медленно сближаются, совмещаются, словно в прицеле, машина и движущийся наперерез одинокий велосипедист…

Наконец снизу, со стороны площади, вырулил «газик», подъехал к нам. Распахнулась дверца, и выпорхнула оживленная племянница, подбежала к скамейке за вещами. Выбрался из машины и милиционер, худощавый, жилистый парень с острым подбородком. А мы, боясь, что опять что-нибудь произойдет и ожидание наше продлится, торопливо стали размещаться на двух лавках, вплотную друг к другу. В суматохе никто и не заметил тихо появившуюся в глубине темной улицы еще одну машину. Милиционер уже сел за руль, племянница, стоя на одной ноге и держась рукой за скамейку, вытряхнула из туфли камешек, затем обулась и направилась к нам, несла последнюю уже сумку в «газик», и лишь тогда через ветровое стекло мы увидели приближающегося к нам, вышедшего под свет фонарей знакомого нам шофера. Этот «летучий голландец» подошел к племяннице, видимо, начал приглашать ее в дорогу, улыбаясь до ушей, как тут же лицо его исказилось. Он рванулся к своему молоковозу. Но милиционер выпрыгнул из машины, настиг его и с ходу заломил ему руку за спину. Парень извивался, а милиционер, прихватив покрепче руку, закричал:

— Стоять! Ты еще не успел, никого не сбил?!

— Да я чего, — захныкал парень и тут же заорал: — Е, больно же!

Пришлось нам выбраться из машины, милиционер повез этого парня в отделение.

Я снова присел на камень; теперь, пожалуй, я бы ничему не удивился. И хотя все было тихо, но я уже понял, что даже в этом захолустном райцентре глухой ночью происходят всякие события и жизнь борется со смертью.