Поездка в Новгород-Северский - [19]

Владивосток его потряс. Улицы были горбаты, а дома, казалось, стояли друг на друге; они то ступенчато поднимались вверх, чуть ли не нависая над дорогой, то прятались, отступали в глубь распадков, и тогда с двух сторон их словно сжимали, ярко зеленея над ними, гордо устремленные ввысь сопки. Но тут же это поверхностное впечатление от зажатых якобы сопками домов у Матвея Кузьмича исчезло, сопки не сжимали дома, потому что дома, белые, красивые, многоэтажные, были похожи на легких птиц. Еще один подъем, поворот, и снова на зеленом крутом склоне гнездились эти белые птицы, взбираясь кое-где чуть ли не на самый гребень.

Трофимов и другой спутник сразу же отвечали на каждый его вопрос, даже заинтересованный взгляд, и это льстило его самолюбию, в душе возникло чувство гордости собой: он никогда не испытывал к себе такого внимания.

— Это знаменитая бухта Золотой Рог, — сказал Трофимов, когда они выбрались в очередной раз куда-то наверх и внизу открылась перед ними эта узкая бухта. — Останови.

Шофер остановил машину.

— Здесь есть смотровая площадка, — продолжал Трофимов. — Мы можем выйти, хороший вид. Или в следующий раз, Матвей Кузьмич?

— Нет, сейчас, непременно, — с неожиданными для себя уверенными нотками в голосе произнес Матвей Кузьмич.

Выбрались из машины, подошли к краю обрыва. Внизу было много кораблей, разных кранов, а на той стороне этой длинной бухты сквозь дымку видны были дома, густой район, стоявший немного наклонно, на взгорье.

— Там, — повел рукой в сторону Трофимов, — еще одна бухта. А это сопка Тигровая. Город сверху напоминает растопыренную пятерню, изрезан бухтами.

И Матвей Кузьмич от удивления покачал головой, хотя это уже знал, однако все, что ему ни говорили, внимательно слушал, удивлялся там, где надо было удивляться, и все шло хорошо. Повернувшись, чтобы возвратиться к машине, он неожиданно словно наткнулся на цепкий, острый взгляд второго спутника и мгновенно вспомнил, что фамилия того — Наливайко, Захар Макарович. Наливайко тотчас же торопливо отвел взгляд в сторону, улыбнулся, но Матвею Кузьмичу стало не по себе: его тщательно изучали, он это вдруг понял. Однако сели в машину весело, по дороге говорили много, шутили, и все постепенно забылось…

Наконец подъехали к многоэтажному зданию на краю длинного и крутого спуска к морю. Узкая, возвышающаяся над округой светло-серая коробка из стекла и бетона была, словно гребешком, украшена надписью «Гостиница «Владивосток».

Вошли в просторный холл, и сразу же Трофимов сказал, указывая на витрину, где стояли на полках консервные банки:

— Рекламируем нашу продукцию. Хотя, — и он усмехнулся, — в большой рекламе она не нуждается.

За стеклом были банки с икрой, крабами, рыбой. Матвей Кузьмич одобрительно кивнул головой, понимая, что именно одобрения ждут от него, и лишь после этого они пересекли холл, который был уже шумным, оживленным, как в любой гостинице утром, и подошли к перегородке, к барьеру, за которым сидели две женщины. Здесь Матвей Кузьмич, волнуясь, стараясь не выдать свою неопытность, все же, как он считал, с блеском прошел процедуру оформления в гостиницу. Пока он заполнял анкету, примостившись за маленьким столиком, его спутники весело, как со старой знакомой, поговорили с администратором, цветущей дамой при высокой белокурой прическе.

На лифте поднялись на какой-то этаж, у дежурной получили ключ и вошли в номер.

— Располагайтесь, Матвей Кузьмич, — сказал Трофимов и ладонью два-три раза легко пригладил бороду — жест, который он повторял часто. — Вам нужно отдохнуть с дороги… Когда прикажете зайти?

— Я, право, не знаю, — сказал Матвей Кузьмич, сконфуженный этим «прикажете».

Они все столпились в проходе, потому что Матвей Кузьмич никак не мог войти в номер, топтался здесь же, не зная, что делать дальше, и почему-то боясь того, что они сейчас уйдут и забудут о нем, оставят его одного.

— Если вы, Матвей Кузьмич, не возражаете, — вмешался Наливайко, проходя в просторный номер, где и кресла стояли, и диван, кровать, холодильник, — мы подъедем в два часа. — И, по-свойски улыбнувшись, добавил: — К обеду!

— Ну хорошо, что ж…

— Главное, не чувствуйте себя гостем, — оживленно продолжал Наливайко, расхаживая по номеру. — У нас на Дальнем Востоке народ хлебосольный, мы всегда рады новым людям, рады новым встречам. Здесь все для вас, — и он, словно невзначай, хлопнул дверцей холодильника. — Желаем вам хорошо отдохнуть. Будем в два.

Они вышли из номера, а Матвей Кузьмич остался. Они прошли длинный гостиничный коридор, впереди быстро шел Наливайко, и ноздри его острого носа при ходьбе хищно раздувались, а Трофимов приотстал, шел не торопясь, вразвалку, крепко, кряжисто шел, так, что паркет, накрытый ковром, под ним проседал, наверно.

Наливайко нажал на кнопку, вызывая лифт.

— Н-да… — задумчиво протянул он, когда подошел и Трофимов, — добренький какой-то мужичок.

Трофимов промолчал, но потом, когда они вошли в светлый, с зеркалом лифт и начали спускаться вниз, сказал:

— Не пойму я его. Тихий, хотя в тихом болоте…

— Да, да, других видишь с ходу, а этот… Но ничего, — улыбнулся Наливайко, — разберемся!