Поездка в Новгород-Северский - [18]

Ее спутник ответил, что город расположен на сопках, он весь изрезан бухтами и сверху напоминает растопыренную пятерню.

Сели в самолет и через час приземлились, как считал Матвей Кузьмич, на берегу Тихого океана.

Некоторое время все оставались, ожидая трап, на своих местах, сидели в овальном, узком и продолговатом салоне, оглушенные тишиной после рева моторов, так что если кто говорил, то говорил громко, слова были отчетливо слышны. Матвей Кузьмич прильнул к окну, чуть ли лбом не уткнулся в толстое прохладное стекло, чтобы обзор был пошире, чтобы увиделось больше. Было раннее утро; свет в этом круглом мире за иллюминатором еще прибывал, и словно сквозь расходящийся туман Матвей Кузьмич видел бетонную дорогу внизу, под длинным крылом самолета, видел все поле аэродрома, и дальний зеленый горизонт, и здание аэропорта, опоясанное балконом, где стояли и спокойно наблюдали за прибывшим самолетом несколько человек. Он все это видел пока несколько механически, то есть не чувствуя пока ничего, — все еще было не с ним, а там, за стеклом, за самолетом. Но как только вышел, как только шагнул через порожек узкой дверцы самолета, то здесь же, на верху трапа, сразу же почувствовал, что земля, куда он прилетел, иная, непохожая на ту, которую он знал с детства. Чистая, пронзительная дымка суровых далей замерла над полукольцом горбатого горизонта, небо было нежное, ясное и безвоздушное. Глубоко вдохнув чистый и свежий воздух, Матвей Кузьмич, взволнованный необычностью происходящего с ним, подумал, спускаясь по ступенькам, что именно таким — откровенным и свежим должно быть утро России.

И, находясь по-прежнему в своем радужном волнении, он, не замечая прохлады, в расстегнутом плаще, пошел вместе с другими к зданию аэропорта, в зал. Тут, при входе, навстречу людям, которые так долго летели вместе с ним, устремились те, кто их встречал; цветы, улыбки, смех, радостные возгласы, — он попал в этот круговорот, его толкали, обходили, а он смущенно улыбался, словно это его все встречали.

Но постепенно толпа таяла, шум стихал, и медленно, неумолимо к нему подступала растерянность. Покрепче сжав ручку портфеля, в котором была жалоба с крупным штампом «Контроль», Матвей Кузьмич озирался по сторонам и начинал чувствовать себя чужим здесь. Это чувство ему было очень знакомо, особенно обострялось оно в праздники, даже еще накануне их, и тогда он старался спрятаться от оживленной городской суеты в своей тихой квартирке. Но сейчас она была далеко.

Он сделал несколько неуверенных шагов, направляясь через зал к стеклянной двери, за которой видна была площадь, где стояли машины, и уже начал припоминать, где у него лежит тот листок, на котором он записал адрес объединения, коль его не встретили, — хотя начальник отдела сказал, что его обязательно встретят, — как вдруг откуда-то, словно из-под земли, встали перед ним два человека: один — высокий, остроносый, с тонкими губами, решительно сжатыми, в сером плаще и шляпе, похожий на детектива из кино, а другой — среднего роста, веселый, добродушный крепыш с короткой широкой бородой.

— Вы товарищ Дятлов? — спросил высокий.

— Да, я.

Они тут же представились, оба были ответственные работники объединения.

— Как долетели? — спросил бородач, когда прошла официальная часть знакомства, спросил весело, улыбаясь голубыми глазами, из которых так ярко брызнул свет, что казалось, и борода его при этом разошлась в стороны, распушилась.

— Хорошо! — бодро ответил Матвей Кузьмич, обрадованный тем, что он кому-то здесь оказался нужным.

И они вышли из этого уже опустевшего зала на площадь перед аэропортом, где стояли разные легковые машины, а справа уходил по дороге, ведущей в город, большой красный автобус с надписью во весь длинный борт «Приморье».

— Вы впервые в наших краях? — как-то мягко, не заканчивая фразу, спросил высокий.

— Да, — ответил Матвей Кузьмич и хотел было добавить, что он вообще ездил всего ничего, а здесь случайно, однако они, на минуту остановившись, чтобы пропустить направившиеся в город «Жигули», двинулись через площадь рядом с ним — слева возвышалась серая шляпа, справа, пониже, пушилась борода — с такой напряженной готовностью, что он даже на миг почувствовал себя неуютно, словно шел под конвоем, и потому сдержался, не стал много говорить.

Возле черной «Волги» остановились, бородач предложил ему выбрать место, но, сказал он тут же, если хотите посмотреть дорогу, то лучше, конечно, сесть впереди. На том и порешили. Матвей Кузьмич сел рядом с шофером, вспоминая, как зовут бородача, однако вспомнил только его фамилию — Трофимов. Когда они представлялись ему там, в зале аэропорта, он настолько был взволнован, рад, что кивнул головой одному, другому, себя назвал по имени-отчеству, а вот их имена не запомнил.

Дорога была интересной, новой для него: справа круто уходили вниз густые деревья с буйно разросшимся кустарником, а слева все поднималось, зеленело вверх начиная от высокой и ровной, как в тоннеле, каменистой стены, где отсекли сопку, расширяя дорогу; встретившие его товарищи были внимательны к нему, наперебой старались рассказать ему о местах, мимо которых проезжали, обо всем крае, так что даже на короткий миг у Матвея Кузьмича глубоко в душе чуть шевельнулось, кольнуло сомнение: а с ним ли это происходит?