Поезд на рассвете - [9]

Неделю спустя в мастерской появился новый механик по фамилии Сердюк: лет сорока пяти, но еще моложавый, без единой сединки в густых рыжеватых волосах, среднего роста, плотный. Он всегда был при галстуке, поверх костюма на работе обязательно надевал синий спецовочный халат; по мастерской, между столами, ходил не спеша, с достоинством, говорил тихо и любезно, как будто воркуя, а когда кто-нибудь из швей просил починить машинку — делал обеими руками успокаивающий жест: «Это мы в один момент. Это нам — как блоху подковать», — и располагающе улыбался.

При новом механике Юрка редко стал забегать к матери в мастерскую: не привечал его Сердюк, провожал холодными, подозрительными взглядами. «Боится, наверно, не утащил бы чего», — думал Юрка. Однако постепенно Сердюк подобрел, дозволил смотреть, как он разбирает, подвинчивает, прочищает, смазывает, потом опять собирает и регулирует машинки — налаживает, одним словом, чтобы лучше и быстрей строчили, доверял то инструмент из подсобки принести, то подать масленку, наждачную шкурку или приготовленную деталь. А с некоторых пор даже взялся приносить Юрке шоколадные конфеты. Юрка дивился, понять не мог: с чего бы это? За что? Чем он заслужил такое внимание нового механика?.. Вскоре все прояснилось. Как-то под вечер из кухонного окна их квартиры увидел на тротуаре, с противоположной стороны улицы, мать и Сердюка. Они стояли долго и о чем-то говорили, говорили… Тут и гадать было нечего: значит, Сердюк провожал ее после работы домой. И видать — уже не первый раз. А Юрка — вот простачок, вот слепыш непонятливый — до сих пор об этом и не догадывался… Подавленный, он отступил от окна.

Мать пришла в хорошем настроении, выложила из сумки на стол кульки с конфетами и пирожными, освободила от обертки и открыла красивую плоскую коробку, выстланную изнутри кремовым шелком: в ней были духи — два овальных флакона с блестящими наклейками. Мать взяла один, понюхала, удовлетворенно улыбнулась, поднесла Юрке коробку:

— Смотри, какая прелесть. Правда? Вот понюхай, тебе понравится. Настоящим ландышем пахнет.

Юрка глянул искоса — и только. Не шевельнулся. На мать не посмотрел. Заключил: «От  н е г о  подарки, точно». К сладостям не притронулся.

С того дня он перестал ходить в мастерскую. Мать старалась делать вид, будто не замечает этого. Вечерами она стала все чаще задерживаться где-то. Возвращаясь, подолгу сидела у окна. Вздыхала. Юрке ничего не говорила…

Так вот кто пригласил их в гости. Вот куда они должны ехать — к Сердюку. И это ради  н е г о  мать сегодня такая праздничная, сделала такую прическу и надела нарядное платье в ярких васильках?.. Юрка сразу поник. Не знакомое прежде ревнивое чувство, смешанное со странной, болезненной неприязнью к родной матери, — чувство, которое он переживал впервые и с которым боролся в себе с того самого дня, когда увидел  и х  на улице вместе, вдруг захлестнуло его и так сильно обожгло изнутри, что он едва сдержался, чтобы не нагрубить матери, и с трудом выговорил:

— Я не поеду.

— Как? — не ожидала этого мать. — Почему не поедешь?

— Не хочу… Я лучше дома побуду. Почитаю.

— Ну что ты, Юра, — мать поборола растерянность, приласкала его. — Книжки твои никуда не убегут. У тебя еще три месяца каникул. Начитаешься… Собирайся, быстренько.

— Не хочу, — сказал Юрка. — Чего мне туда ехать?

— Да ты что? — мать повысила голос. — Решил мне день испортить?.. Не поехать нельзя. Николай Иванович ждет нас, он обидится.

— Чего ему обижаться? Кто я для него такой? Тебя приглашал — ты и поезжай. Мне там делать нечего, — отрезал Юрка.

— Да что с тобой сегодня? Какой тебя комар укусил?

— Никакой. Туда я не поеду.

— Глупенький ты, — переменилась, опять ласковой стала мать. — Вот увидишь, тебе там будет хорошо. Николай Иванович… дядя Коля живет в зеленом районе, недалеко от вокзала. Поедем туда трамваем. У дяди Коли свой дом. Они живут вдвоем с сестрой, больше никого. У них большой сад. В саду есть качели. Уже черешни поспевают…

— Не видел я черешен, — буркнул Юрка.

— Брось, не капризничай. Одна я тоже не поеду. Нам нужно обязательно быть с тобой вдвоем. Собирайся. Ну, быстренько, чтобы я тебя не ждала. Вот увидишь, тебе там понравится… Поедем, а то я обижусь.

Мать не приказывала. Она просила.

— Ну ладно, — сдался Юрка, и от этого на душе у него стало совсем скверно…

На трамвайной остановке они сели в длинный цельнометаллический вагон под номером «2» — сверкающий яркими красками и никелем, с удобной низкой подножкой, просторным салоном, широкими окнами и мягкими сиденьями, столь не похожий на довоенные угловатые и громоздкие деревянные коробки. Вагон бежал быстро и плавно, двери сами открывались и закрывались, а остановки молоденькая вожатая объявляла через репродукторы. Юрка смотрел на новостройки и еще не убранные развалины, на молодые скверы, веселые цветники, далекие синие терриконы, заводские дымы над высокими трубами… и молчал… Он очень ясно вспомнил, как они вот так же, по этим же рельсам ехали к вокзалу, чтобы проводить отца на фронт и, оказалось, — проститься с ним навсегда… И Юрка спросил: