Поезд на рассвете - [85]

Павло ехал вдоль загат и, не слезая с бедарки, выкрикивал у каждого двора:

— Бабы! Слухай команду! Завтра все — на буряки. Задача ясная?.. Та выходьте пораньше.

Подкатил он и ко двору Черноштанихи.

— Слыхали команду? Завтра — буряки полоть.

— Нам те буряки для чего? — воспротивилась тетка Фекла. — Наше дело — за курчатами ходить.

— Не разбегутся ваши курчата. Найдем кому без вас доглядеть. Приказ — всем на буряки. Мобилизация.

— Так бы и говорил. Мобилизация — то другая справа, — покорилась тетка Фекла. — Придется тяпки гострить.

Зозуля не спешил уезжать.

— В гости скоро пригласите, молодицы?

— А ты, Павло Иванович, на свадьбу скоро позовешь? — засмеялась тетка Фекла. — Давно я на свадьбе не гуляла… Не зевай, Павло Иванович, а то хлопцы с войны вернутся — швыдко невест расхватают.

— Моя останется, — не очень твердо сказал Зозуля.

— Не загадывай. Понадеешься, а ее из-под носа уведуть. Може, у тебя сватов добрых нема? То зови меня, я тебе любую девку сосватаю, — предложила услуги Черноштаниха. — Зараз чего не сосватать? За бригадира любая пойдет.

— С твоим языком, Фекла, и царевну засватать можно. Так я говорю, Людмила? — кивнул Зозуля Юркиной матери: она не вмешивалась в разговор, под шелковицей чистила картошку.

— А то нет? — подбоченясь прошла по двору тетка Фекла. — Могу и царевну. Ты только скажи, в якой двор идти та якой брать магарыч.

— Известно, какой. Две пляшки первака. Для первака треба маты буряка. Буряки ще не выросли. А щоб выросли, их полоть надо. Так?

— Ну и хитрый! Опять все до буряков свел. Отчепись ты с ними.

— Уже отчепился. До завтра. — Зозуля причмокнул, и гнедая кобылка покатила его колесницу дальше…

— Про свадьбу ты это зря, Фекла, — сказала мать.

— А шо тут такого?

— Обидится Павло.

— Хватит ему обижаться. Нехай забывает свою Катерину, — посмотрела тетка Фекла вслед бедарке. — Улетело Катькино серденько на железных крылах.

Про Катерину Юрка слыхал не раз: тетка Фекла часто ее вспоминала. Эту веселую, разбитную доярку Зозуля приглядел давно. Он еще до войны сватался к ней, но «получил гарбуза» — бесповоротный отказ. Тетка Фекла утверждала, что Павло все еще заглядывается на Катерину — обида его перегорела. Да что с того проку? Когда в Раздольном стояли военные, Катерина влюбилась в летчика. У нее скоро будет ребенок. А летчик улетел. Пишет, верно, ей, обещает после войны приехать… Все они обещают.

— Цэ у него, мабуть, фамилия такая несчастливая, — переживала тетка Фекла за бригадира. — Оно ж правда — не бувае у зозули ни гнезда своего, ни детей…

Встал Юрка чуть свет — вместе с матерью и теткой Феклой.

— Ты это куда? — спросила мать.

— С вами.

— Еще чего. Напечешься на солнце, голова заболит.

— И вы напечетесь.

— Не спорь. Я сказала — нет.

Он попробовал тетку Феклу уговорить: та широким терпугом точила в сенях тяпку, оперев ее на край скамьи.

— Можно и я с вами пойду? Помогать буду.

— Не крутись под ногами, — отшила мать Юрку. — Спал бы себе, так нет — подхватился.

Юрка на нее не обижался. Ей в эти дни было грустно и тревожно: третью неделю нет ничего от отца. Правда, с прошлой осени, когда он разыскал их в Раздольном, получили от него не так уж много писем, но сейчас молчание казалось особенно долгим. Тетка Фекла успокаивала мать: чего, мол, зря убиваться? Это же — фронт. Им там поспать бывает некогда, не то что письма придумывать. Ее муженек раз в месяц весть о себе подает — и на том спасибо.

Они уходили в поле на весь день. Взяли еды, бидончик с водой.

— Играй во дворе, — сказала мать. — Может, почту принесут.

Листоношей был в селе Федя-долгий, по фамилии Черемисин, — высокий худой парень лет шестнадцати. «Как с креста снятый», — говорила про него тетка Фекла. Он ездил по селу на старом, скрипучем велосипеде, с черной клеенчатой сумкой через плечо. Его боялись: он приносил похоронки. Федя был молчун. Подъедет, пороется в сумке, отдаст письмо и — снова жмет на педали; цепь у велосипеда трещала так, точно перемалывала кости. Юрке тоже бывало не по себе, когда Федя-долгий выруливал на их окраину. Поди узнай, что там у него в сумке. Недавно Юрка решил: сам будет ходить на почту. Убедил себя, что если пойдет сам, то плохого письма не получит. Не могут ему дать плохое письмо. Мать и не подозревала, что он бегает к почтовикам. А Юрка бегал и все надеялся, что ему повезет. Но писем не было… Сейчас он подумал: «Схожу и сегодня. Что сидеть без пользы во дворе?»

Почту из района доставляли раз в день, под вечер. Если во вчерашнем привозе есть письмо, то надо скорей идти за ним, а то отдадут в разноску — догоняй тогда Федю.

Час был ранний. Юрка подождал, когда поднимется солнце, прикрыл сени и пошел к центру села, — там, в обыкновенной хате, помещалась почта. Вначале шагал быстро, — только собаки в одном месте задержали, пришлось отбиваться, — но с половины дороги его стала одолевать неуверенность: вот придет, а там опять ничего нет, и никто не скажет, где отец и что с ним, почему не пишет. Юрка плелся все медленней. Вдруг видит — Федя-долгий выкатывает со двора велосипед. Перекинул через раму длинную ногу и поехал навстречу Юрке. Тот посторонился: пускай себе рулит, куда ему надо, про письмо Юрка и узнавать не будет. Но Федя притормозил, затрещала цепь.