Поезд на рассвете - [83]

— Полный срок, еще и с гаком.

— И куда же ты теперь?

— Куда захочу. Хоть на все четыре стороны… Пока — в Ясногорск. А потом видно будет. Может — в Сибирь, на Братскую ГЭС.

— Вон как… Понятно, — Таня задумалась. — Ты поездом?.. Сегодня или уже у кого-то гостил?

— Сегодня, из Доли. В Устиновке был, у Супрунюков. Привет тебе от них.

— Спасибо… На речку ходил?

— Так, постояли с Трифоном у моста.

— А я там перед маем была. Могилки свои прибрала, цветы посадила…

Помолчали.

— Потом Трифон меня подбросил на своей машинешке, — сказал он.

— И ты сразу — сюда?

— Больше мне некуда.

— И надолго… к нам?

— До вечера. К утру уже надо на поезд.

— В Долю?

— В Долю.

— Так скоро, — грустно вздохнула она. — Куда тебе спешить? Хотя бы на денек остался.

— Да я сразу билет закомпостировал на завтра. Хотел только в Устиновку зайти… потом тебя увидеть и — дальше, напроход.

— А меня — зачем?

— Ну… как друга детства. Узнать, как живешь. Посмотреть, какая ты стала… Может, больше не придется.

— Не заслужила я, Юра, чтобы из-за меня сюда ехать, — отвела она глаза. — Я же тебе про все написала.

— Правда?.. А если не про все?

Она не ответила, смутилась. Но и Юрка не выдал, что ему известно то, о чем не написала Таня, — он промолчал. Затем спросил:

— Как же ты живешь, Танечка?

Она взглядом поблагодарила его:

— Потихоньку. Вот… работаю. Целый день с коровами. А когда дома — воспитываю сынишку.

— Сколько уже ему?

— Три… четвертый.

— И как назвала?

— Семкой… Семеном, как звали моего отца.

— Молодец, — похвалил ее Юрка. — Правильно сделала.

— А про твоего отца так ничего и не слышно? Не разыскал он тебя? Ни разу в армию не написал?

— Ни разу.

— Да-а… Странно все как-то у людей. И многое не понятно… Ну как же можно своих родных бросать на произвол? Это же все одно, что живьем похоронить человека… Ну разве не правда?

— Правда, — подтвердил он. — Я тоже часто об этом думаю… Да сколько ни думай — всего не поймешь.

— Скажи, Юра, — вдруг резко повернулась она, — ты меня совсем презираешь?

От неожиданности и прямоты вопроса Юрка даже растерялся.

— Как «совсем»?

— Ну… никогда не сможешь простить за то… что я тебя не дождалась?

Ни одним, ни двумя словами ответить Юрка не мог. Быть с нею неискренним почитал за подлость. Если бы рубанул бодренько и просто: нет, мол, никакой обиды на нее не держит, презирать — и подавно не вправе, — это была бы полуправда, и Таня сразу бы почувствовала фальшь. Стань он утверждать, что давно простил ее, ни в чем не упрекает, не берется судить, — и Таня решит: она ему попросту безразлична… Поэтому он в свою очередь спросил:

— А чего ты должна была меня ждать? Ведь я тебе даже не писал… А детские обещания — на один день. Кто их принимает всерьез?

— Детские — может, и не принимают. Но когда ты с мамой приезжал в Устиновку, мне уже было четырнадцать лет, и я тогда… только не смейся… влюбилась в тебя. Да-да. И уже не по-детски, а совсем серьезно… А когда семнадцать исполнилось, я уже не переставала думать о тебе. И все ждала — может, опять приедете с мамой… или хоть вспомнишь про меня и напишешь два словечка. А ты молчал. И подумала — забыл меня совсем… Вот и случилось…

— Нет, — сказал Юрка, — я не забывал.

— Чего же ты так долго молчал?

— Сдуру. Тоже думал, что ты меня давно забыла.

— Да, мы бываем такие глупые. Ничего про себя не знаем, не доверяем себе… Понимаешь? — дотронулась она до его руки. — Когда бы мне кто сказал, что твоя мама… умерла и ты остался совсем один… я бы поехала в Ясногорск. Нашла бы тебя, не беспокойся. Стали бы жить где-нибудь по соседству. Может, и работали бы вместе. И все было бы по-другому… Могло быть, а?

Он молча кивнул.

— А теперь никогда не будет, — сказала она.

— Почему так думаешь?

— Знаю.

— Ты же не колдунья. Наперед разве можно все знать?

— Не все… но что-то — можно. Убедилась… Я знала, что после смерти мамы отец начнет пить и проживет недолго, одну меня оставит. Видишь — так оно и случилось. — Она с мукой и лаской посмотрела Юрке в глаза. — Знала, что и с тобой никогда не буду вместе. Любила тебя, но знала, чувствовала — нет, не буду.

— Почему?

— Не судьба… Это же часто: любят друг друга, а живут порознь… и никогда-никогда не сойдутся. Потому что — не судилося им… Та́к вот — и нам с тобой… дорогой мой Юрочка.

— И теперь так думаешь?

— И теперь.

— Но почему? Ты же… он чуть не выпалил — «не замужем», но вовремя сдержал себя. — Ты меня об этом даже не спросила.

— А что — спрашивать, Юрочка? Я и так все понимаю.

— Нет, не все, Танечка.

Возражать она не стала, лишь вздохнула, покачала головой, потом выпрямилась, высоко подняв грудь; приблизилась к окну, отодвинула белую занавеску на тонком шнурке, натянутую вровень с нижними шибками.

— А вон и наша тетя Фекла откуда-то идет.

Юрка тоже встал, подошел к Тане и несмело, осторожно — одними пальцами — коснулся ее плеча и нежной загорелой шеи. Не оборачиваясь, она рукой прижала его пальцы к себе и стояла так, почти не дыша, покуда не брякнула в кухне дверная щеколда.

— Эге, то вы вже тут, удвох? Спозналися? Воркуете, як два голубочки? — затараторила тетка Фекла. — Ну поворкуйте, поворкуйте… А я до своей подруги сбегала. И не дарма́. Шо надо — нашла, не порожняя вернулася. От, гостинчик раздобула. — И стукнула по столу зеленоватой бутылкой. — Самогончик! Сахарный. Чистый — як слеза. А крепкий — не дай господь! Горыть синим огнем. Токо шо сама бачила. Зараз обедать будем. Причастимся трохи. Заради Юриного приезда.